Нормативно-правовое предписание: понятие и признаки. Классификации нормативно- правовых предписаний. Норма права и нормативное предписание. Виды нормативных предписаний Общие нормативные или предписания

Знание нормы права как единого целого в совокупности составляющих его элементов (гипотезы, диспозиции и санкции) является необходимым условием реализации нормы права в конкретных правоотношениях. Однако весьма редко встречаются случаи, когда норма права в тексте нормативно-правового акта излагается полностью, со всеми ее элементами в одной статье, пункте или абзаце. Гораздо чаще наблюдаются ситуации, когда элементы нормы права находятся в разных структурных частях нормативного акта, а то и вовсе в разных нормативно-правовых актах. Например, право собственности регулируется гражданским законодательством, а наиболее действенные санкции за нарушение права собственности содержатся в уголовном законодательстве.

Наблюдается явное несоответствие между структурным строением нормы права и способами ее изложения в нормативно-правовых актах. Объективной основой такого несоответствия выступает различие между способами организации элементов нормы права и способами закрепления нормативных велений, предписаний в тексте нормативно-правового акта.

Положение о том, что каждая норма права имеет гипотезу, вовсе не означает, что каждая отдельно взятая норма непременно имеет собственную, индивидуальную гипотезу. В тексте закона нередко закрепляются условия, с которыми связывается действие не одной, а нескольких норм права. Равным образом и санкции, закрепленные в одной статье, пункте нормативного акта, чаще всего охраняют от нарушения достаточно разветвленную совокупность норм права. Подобный способ изложения структурных частей норм права объясняется стремлением правотворческого органа изложить содержание нормативно-правового акта максимально компактно, ясно, последовательно, а также избежать излишних, неоправданных повторов и длиннот, стилистически сложных и громоздких фраз.

В связи с несоответствием структуры нормы права и способов закрепления ее компонентов в тексте нормативно-правовых актов элементарной частицей нормативно-правовых актов выступает не норма права или ее отдельный элемент, а нормативно-правовое предписание.

Под нормативно-правовым предписанием понимается цельное, логически завершенное и формально закрепленное в тексте нормативноправового акта властное веление правотворческого органа. По своему словесно-логическому построению нормативное предписание представляет собой отдельное предложение или даже отдельную фразу. При этом необязательно, чтобы оно было оформлено в виде отдельной статьи, пункта или иной структурной единицы нормативно-правового акта. Вполне возможны ситуации, когда отдельные части или абзацы могут содержать несколько нормативных предписаний.

Так, ч. 1 ст. 341 ГК РФ предусматривает, что право залога возникает с момента заключения договора о залоге, а в отношении залога имущества, которое надлежит передаче залогодержателю, с момента передачи этого имущества, если иное не предусмотрено договором о залоге. В этой части содержится три нормативных предписания:

1) право залога возникает с момента заключения договора о залоге;
2) в отношении залога имущества, которое надлежит передаче залогодержателю, право залога возникает с момента передачи этого имущества; 3) последнее правило действует постольку, поскольку иное не предусмотрено договором о залоге.

В числе основных нормативных предписаний можно выделить следующие: 1) предписания-принципы, 2) предписания-дефиниции,

3) предписания-гипотезы, 4) предписания-диспозиции, 5) предписания-санкции, 6) оперативные предписания, 7) отсылочные предписания, 8) бланкетные предписания, 9) диспозитивные предписания, 10) императивные предписания.

Предписания-принципы закрепляют исходные, руководящие положения общего характера. Предписания такого рода выносят как бы за скобки положения, относящиеся ко всем или большинству институтов или норм отрасли права или права в целом. Поэтому предписания-принципы надлежит непременно учитывать при определении логической структуры и содержания конкретной нормы. Предписания-принципы изложены в Конституции РФ, общих частях кодексов и некоторых других актах. Примером предписания-принципа могут служить положения ст. 2 Конституции РФ о том, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства.

Предписания-дефиниции содержат определения правовых, политических и иных понятий. Такие определения имеют общеобязательное значение и должны непременно учитываться при толковании соответствующих терминов и понятий. Кдефинитивным предписаниям можно отнести положение ст. 1 Конституции РФ, согласно которому Российская Федерация признается демократическим федеративным правовым государством с республиканской формой правления.

В настоящее время значительная часть федеральных законов имеет специальные статьи, содержащие определения базовых, основополагающих для соответствующей сферы терминов и понятий.

Предписания - гипотезы, диспозиции, санкции содержат соответственно положения об условиях действия нормы права, правах и обязанностях, предоставляемых участникам конкретных правоотношений, меры принуждения, которые могут быть применены к нарушителям нормы права.

Оперативные предписания устанавливают способы и дату вступления нормативного акта в силу или же содержат предписания о внесении изменений, дополнений в ранее принятые нормативно-правовые акты либо о признании актов полностью или частично утратившими силу. Такие предписания содержатся в ст. 23 Федерального закона «О введении в действие Кодекса РФ об административных правонарушениях», принятого Государственной Думой 20 декабря 2001 г.

Отсылочные предписания не содержат непосредственно властных велений, как следует поступать участникам конкретных отношений. Они лишь отсылают к другой части нормативного акта, другому нормативному акту, содержащему такие предписания, либо содержат указание на то, что соответствующие решения содержатся в действующем законодательстве, иных нормативно-правовых актах. Например, отсылочное предписание содержится в ч. 2 ст. 420 ГК РФ, где говорится о том, что к договорам применяются правила о двух- и многосторонних сделках, предусмотренные главой 9 настоящего Кодекса.

Бланкетные предписания устанавливают ответственность за нарушение каких-либо правил. Однако сами эти правила содержатся в специальных нормативно-правовых актах. При этом правила могут меняться, дополняться, тогда как установленная за их нарушение ответственность может оставаться неизменной. Примером бланкетного предписания может служить ст. 269 УК РФ, предусматривающая ответственность за нарушение правил безопасности при строительстве, эксплуатации или ремонте магистральных трубопроводов.

Диспозитивные предписания разрешают участникам конкретных правоотношений самостоятельно устанавливать свои права и обязанности в конкретных отношениях, порядок и условия их реализации. Однако, если участники правоотношения не оговорили какой-либо вопрос в договоре, соглашении, то этот вопрос решается в соответствии с действующим законодательством. Диспозитивные предписания обязательно содержат формулировки типа «при отсутствии иного соглашения», «если иное не установлено в договоре».

Императивные предписания представляют собой категорические веления, которые подлежат неукоснительному исполнению и не могут подменяться соглашением участников правоотношений. Примером императивного предписания может служить положение ГК РФ о том, что не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах. Ибо это положение ни при каких условиях не может отменяться соглашением сторон.

Нормативные предписания в своей совокупности представляют все виды положений, требований, которые могут быть соотнесены с гипотезой, диспозицией и санкцией той или иной правовой нормы. Выявление и формулирование содержания правовой нормы является одной из профессиональных задач специалиста в сфере правоведения, которая требует от него особых навыков и умений.

Вопросы для самопроверки к главе 7

Какие признаки характеризуют норму права как регулятор общественных отношений?

Из каких элементов состоит норма права?

Какими признаками норма права отличается от нормативного правового предписания

Какие виды нормативных предписаний Вы знаете?

-предписания - принципы

Под нормативно-правовым предписанием понимается цельное, логически завершенное и формально закрепленное в тексте нормативно-правового акта властное веление правотворческого органа. По своему словесно-логическому построению нормативное предписание представляет собой отдельное предложение или даже отдельную фразу. При этом необязательно, чтобы оно было оформлено в виде отдельной статьи, пункта или иной структурной единицы нормативно-правового акта. Вполне возможны ситуации, когда отдельные части или абзацы могут содержать несколько нормативных предписаний.

1) право залога возникает с момента заключения договора о залоге;

2) в отношении залога имущества, которое надлежит передаче залогодержателю, право залога возникает с момента передачи этого имущества; 3) последнее правило действует постольку, поскольку иное не предусмотрено договором о залоге.

Предписания-принципы закрепляют исходные, руководящие положения общего характера. Предписания такого рода выносят как бы за скобки положения, относящиеся ко всем или большинству институтов или норм отрасли права или права в целом. Поэтому предписания-принципы надлежит непременно учитывать при определении логической структуры и содержания конкретной нормы. Предписания-принципы изложены в Конституции РФ, общих частях кодексов и некоторых других актах. Примером предписания-принципа могут служить положения ст. 2 Конституции РФ о том, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства.

-обязывания, дозволения, запреты

Позитивные обязывания, дозволения и запреты содержатся в регулятивных нормах. Регулятивные нормы это нормы осущ-ие позитивное регулирование т.е. эти нормы устанавливают для участников общественных отношений юридические права и обязанности. Т.е. эти нормы говорят о том как субъекты должны вести себя в той или иной ситуации. Регулятивные нормы подразделяются на запрещающие, обязывающие и управомочивающие. Запрещающие нормы устан-ют запреты т.е. возлагают пассивные обязанности не совершать определенные действия. В запрещающих нормах обычно встречаются слова: запрещается, не может, не должен. Обязывающие нормы – это нормы возлагающие на субъектов юридические обязанности – позитивное обязывание. Обязывающие нормы в отличии от запрещающих требуют от субъектов совершения определенных действий. Встречаются слова: обязан, должен. Если следователь установил факт преступления, то он обязан возбудить дело. Управомочивающие нормы это нормы закрепляют или устанавливают юр-ие права. Также разршают, дозволяют тех или иных действий. Т.е. субъект может совершать эти действия, а может и не совершать.

-императивные и диспозитивные предписания

Императивные предписания представляют собой категорические веления, которые подлежат неукоснительному исполнению и не могут подменяться соглашением участников правоотношений. Примером императивного предписания может служить положение ГК РФ о том, что не допускаются действия граждан и юридических лиц,

осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах. Ибо это положение ни при каких условиях не может отменяться соглашением сторон.

Диспозитивное предписание - разрешает гражданам и иным субъектам права по своему усмотрению определять права и обязанности в конкретном правоотношении либо реализовывать права и обязанности, предусмотренные этим предписанием

-предписания-стимулы, предписания -запреты

Предписание-стимул - содержит материальные, моральные и другие стимулы, побуждающие граждан и иных субъектов права действовать определенным образом.

Суть норм запретительного характера заключается в установлении обязанностей воздерживаться от определенных действий. Этот способ формулирования правовых норм призван законсервировать существующее положение дел в обществе. В случае установления запретов законодатель весьма недвусмысленно подвигает субъектов права на желаемое поведение.

Предписание (или позитивное обязывание), напротив, требует от субъектов права совершения активных действий. Если предписания сравнить с запретами, то можно сказать, что в отношении адресата нормы права законодатель осуществляет явный психологический прессинг. Понятно, что и запреты, и особенно предписания в определенной мере гасят энергию людей. Тогда зачем законодатель идет на это? Цель заключается в том, чтобы не допустить или по крайней мере предотвратить либо снизить возможные отрицательные последствия для общества. Обычно с помощью этих приемов регулируются витальные, т.е. жизненно важные, отношения.

Дозволения - это прием нормативного регулирования, связанный с предоставлением субъектам права возможности совершать то или иное действие. Устанавливая субъективные права, законодатель лишь их ориентирует, побуждает к определенному поведению. Этот прием установления норм права позволяет субъектам права самостоятельно решать, как строить свое поведение, способствует раскрепощению энергии людей и по своей эффективности превосходит первые два приема.

Как показывает практика, необходимым является применение всех этих приемов. Однако следует стремиться к сбалансированности и оптимальному сочетанию запретов, предписаний и дозволений. Если государственная власть будет делать упор на запреты и предписания, это приведет к тому, что у людей отберут самое дорогое - свободу, что чревато социальным взрывом. И, наоборот, если дозволения будут использоваться неумеренно, возникнет опасность дестабилизации общества.

-правовые дефиниции, презумпции, фикции, аксиомы

Дефиниция - это краткое определение какого-либо понятия, отражающее существенные (качественные) признаки явления, предмета.

Необходимо различать определения:

* законодательные (основанные на законодательных или нормативных документах);

* вытекающие из судебной практики (т.е. из судебных решений);

* доктринальные (предлагаемые каким-либо автором или какой-либо школой права).

Законодательные определения являются не только инструментами правотворческой техники, но и (в большинстве случаев) самостоятельными правовыми предписаниями, нарушение которых для субъекта права может повлечь нежелательные последствия. Этот факт имеет особое значение в уголовном праве.

Право - довольно сложная материя, имеющая свои тонкости, которые необходимо изучать профессионально. Однако нормативные акты, где содержатся нормы права, обращены не только к специалистам в области права, но и к обычным гражданам, поэтому в процессе правотворчества необходимо стремиться к тому, чтобы они были по возможности понятными и доступными для людей. Определение употребляемых в нормативных актах понятий - один из основных способов, позволяющих достичь данной цели.

правовые дефиниции должны:

* отражать только существенные признаки обобщаемых явлений; эти признаки должны иметь правовое значение;

* быть полными и отражать все обобщаемые явления;

* быть адекватными, т.е. иметь объем, совпадающий с определяемым понятием;

Дефиниции бывают нескольких видов:

· полные, т.е. содержащие весь набор существенных признаков («Преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания» (ст. 14 УК РФ));

· неполные, в которых отсутствует полный набор существенных признаков, хотя присутствуют главные из них («Трудовой договор - это соглашение между работодателем и работником, в соответствии с которым работодатель обязуется предоставить работнику работу по обусловленной трудовой функции, обеспечить условия труда, своевременно и в полном размере выплачивать работнику заработную плату, а работник обязуется лично выполнять определенную трудовую функцию и соблюдать правила внутреннего трудового распорядка» (ст. 56 ТК РФ));

· дефиниции-перечни. Они относятся к разряду самых простых. Именно поэтому они были самым распространенным, а точнее - единственным способом характеристики тех или иных правовых явлений в древнем и сословном праве. Такие дефиниции используются, когда еще не накопился достаточный опыт в применении понятия и не представляется возможным определить его путем указания в нем существенных признаков. Они имеют менее отвлеченный и более иллюстрированный характер, однако им присущ серьезный недостаток, касающийся точности и их достоверности (Временный перевод на другую работу без согласия работника - это перевод на срок до одного месяца на не обусловленную трудовым договором работу у того же работодателя для предотвращения или устранения последствий, возникших в случае катастрофы природного или техногенного характера, производственной аварии, несчастного случая на производстве, пожара, наводнения, голода, землетрясения, эпидемии или эпизоотии и в любых исключительных случаях, ставящих под угрозу жизнь или нормальные жизненные условия всего населения или его части (ст. 72 ТК РФ).

В соответствии с правотворческой практикой определению подлежат понятия:

* неточные;

* специальные;

* иностранные;

* сложные юридические;

* обыденные, имеющие множество смыслов;

* по-разному трактуемые юридической наукой и практикой;

* употребляемые в нормативном акте в расширительном или ограничительном смысле;

* переосмысленные, измененные.

Немаловажен вопрос о том, где в нормативном акте помещать дефиниции. На этот счет существует несколько вариантов.

В соответствии с первым вариантом дефиниция понятия дается при первом его упоминании. Это удобно, если нормативный акт небольшой по объему, и пользователь без труда может быстро вернуться к определению, если возникнет такая необходимость.

Значение дефиниций

Ранее дефиниции были исключительно прерогативой науки, затем стали изредка употребляться и в законодательстве. Однако в последнее время практически во всех странах использование дефиниций для формирования содержания нормативных актов все более расширяется. Чем обусловлен этот процесс?

1. С развитием демократических начал в государстве законодатель «поворачивается лицом» к гражданам: в большей мере отражает в нормативных актах их интересы и формулирует нормы права по возможности ясно и понятно. Дефиниции помогают исключить неясности в законе.

2. Сознание людей возрастает, люди становятся интеллектуально более развитыми. Теперь они не склонны довольствоваться только понятием как таковым, они хотят проникнуть в его суть.

3. Законодательство - это арена столкновения интересов людей. Вот почему, если бы не было дефиниций, каждый склонен был бы выбирать выгодный для него смысл терминов.

4. Усложнилась и сама жизнь. Право - это форма социальной действительности. Оно тоже усложняется. Дефиниции помогают отличить одно понятие от другого.

5. Дефиниции помогают глубже проникнуть в суть регулируемых общественных отношений. Наряду с чиновниками в правотворчестве участвуют ученые. Дефиниции обогащают научную основу законов.

6. Дефиниции позволяют располагать нормативный материал экономно и не допускать повторений.

7. Дефиниции дают возможность упорядочить отношения между федеральным и региональным законодательством: определения терминов в федеральном нормативном акте обязательны для составителей региональных законов. Это предотвращает злоупотребление понятиями.

Правовые презумпции и аксиомы - не законодательные нормы, а специфические разновидности правил (принципов), выработанных в ходе длительного развития юридической теории и практики. Правовые аксиомы

Правовые аксиомы - самоочевидные истины, не требующие доказательств. Их значение в том, что они отражают уже установленные и достоверные знания. Это "простейшие юридические суждения эмпирического уровня, сложившиеся в результате многовекового опыта социальных отношений и взаимодействия человека с окружающей средой" (Г.Н. Манов).

Наука опирается на них как на исходные, проверенные жизнью данные. В общей теории права аксиоматических положений много:

1. кто живет по закону, тот никому не вредит;

2. нельзя быть судьей в своем собственном деле;

3. что не запрещено, то разрешено; 4. всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого;

5. люди рождаются свободными и равными в правах;

6. закон обратной силы не имеет;

7. несправедливо наказывать дважды за одно и то же правонарушение;

8. да будет выслушана вторая сторона;

9. гнев не оправдывает правонарушения;

10. один свидетель - не свидетель;

11. если обвинение не доказано, обвиняемый оправдан;

12. показания взвешивают, а не считают;

13. тот, кто щадит виновного, наказывает невиновных;

14. правосудие укрепляет государство;

15. власть существует только для добра и др.

Все эти аксиомы играют важную регулятивную, прикладную и познавательную роль.

Правовые презумпции - закрепленные в нормах права предположения о наличии или отсутствии юридических фактов. Эти предположения основаны на связи с реально происходящими процессами и подтверждены предшествующим опытом (В.К. Бабаев).

Презумпция означает предположение о существовании (или наступлении) каких-либо фактов, событий, обстоятельств. В основе презумпции - повторяемость жизненных ситуаций. Раз нечто систематически происходит, то можно предположить, что при аналогичных условиях оно повторилось или повторяется и на этот раз. Такой вывод не достоверный, а вероятный. Следовательно, презумпции носят предположительный, прогностический характер. Тем не менее они служат важным дополнительным инструментом познания окружающей действительности. Презумпции выступают в качестве средства, помогающего установлению истины. В этом их научная и практическая ценность.

Характерные черты правовых презумпций:

1. разновидность общих презумпций;

2. прямо или косвенно отражаются в нормативных актах, ;

3. обусловлены потребностями юридического опосредования общественных отношений;

4. действуют только в правовой сфере.

Наиболее характерные презумпции:

* знания закона (правознакомства);

* невиновности;

* справедливости закона;

* истинности и обоснованности приговора;

* ответственности родителей за вред, причиненный их несовершеннолетними детьми;

* предположения о том, что фактический владелец вещи является ее собственником, что принадлежность следует за главной вещью;

* позже изданный закон отменяет предыдущий во всем том, в чем он с ним расходится;

* никто не может передать другому больше прав, чем имеет сам;

* специальный закон отменяет действие общего;

* к невозможному не обязывают;

* кто не отрицает, признает;

* не все, что законно, то нравственно, и др.

Презумпция знания закона (правознакомства). Априори предполагается, что каждый член общества знает (или по крайней мере должен знать) законы своей страны. Незнание закона не освобождает никого от ответственности за его нарушение. Во всех правовых системах исходят из того, что гражданин не может в качестве оправдания ссылаться на свою юридическую неосведомленность - это не будет принято во внимание, хотя заведомо ясно, что ни один человек не в состоянии познать все действующие в данном обществе правовые нормы и акты. Однако иная посылка была бы здесь крайне опасной. При этом само собой разумеется, что законы должны быть официально опубликованы, чтобы граждане имели объективную возможность с ними знакомиться и соотносить свое поведение с их требованиями. Институт промульгации (публичное объявление, доведение до всеобщего сведения) закреплен в Конституции РФ (ч. 3 ст. 15).

Презумпция невиновности, согласно которой каждый гражданин предполагается честным, добропорядочным и ни в чем не виновным, пока не будет в установленном порядке доказано иное, причем бремя доказывания лежит на тех, кто обвиняет, а не на самом обвиняемом. Данное положение закреплено в международных пактах о правах человека, получило отражение в Конституции РФ (ст. 49).

Любая презумпция принимается за истину, она действует до тех пор, пока не доказано обратное.

Правовые фикции - прием правотворческой техники, который встречается еще реже, чем правовые презумпции. Его даже можно признать исключительным. Применение фикций связано с тем, что на практике встречаются настолько сложные жизненные ситуации, что крайне трудно установить их абсолютную достоверность. Здесь законодатель использует фикцию как прием правотворческой техники (своего рода ухищрение), для того чтобы добиться бесспорных решений. Примеры фикций:

* усыновление;

* признание гражданина безвестно отсутствующим, если он не дает о себе знать в течение года;

* признание гражданина умершим при отсутствии о нем сведений в течение пяти лет;

* снятие судимости.

Правовая фикция - это несуществующее положение, но в силу определенных обстоятельств признаваемое законодателем как реальное, существующее и ставшее в силу этого обязательным.

Фикция представляет собой еще более искусственный и произвольный технический прием, чем презумпция. Фикция - это способ формулирования права, при котором юридическая ситуация создается при незнании или явном и добровольном противоречии с конкретной естественной реальностью. Она определяет юридическую норму, которая станет обязательной для всех и будет защищать вымышленный факт от любого опротестования. Таким образом, фикция является юридическим образованием, противоречащим реальности, но сознательно используемым для достижения ряда юридических последствий или желаемых судебных решений. Можно сказать, что применение фикций ведет к закреплению вымысла в праве и является ложью во благо.

Смысл фикции всегда выражается словами «как бы», «как если бы», «допустим». Но в отличие от презумпций этот вымысел неопровержим. Фикция всегда императивна. Вот два примера фикций, которые приводит в своей статье известный процессуалист И. М. Зайцев.

Если сторона удерживает и не представляет письменное или вещественное доказательство, предполагается, что сведения, в нем содержащиеся, направлены против интересов этой стороны и считаются ею признанными (хотя это не доказано).

Если сторона уклоняется от проведения экспертизы и без нее экспертизу провести невозможно, суд вправе признать этот факт (для установления которого нужна была экспертиза) установленным или опровергнутым.

Значение фикций состоит в том, что они:

1. способствуют переводу обыденной реальности в реальность правовую;

устраняют неопределенность в правовом регулировании;

2. помогают упростить юридические отношения и сделать правовое регулирование устойчивым и стабильным;

3. способствуют охране прав граждан;

4. помогают добиться справедливости порой на грани или наперекор истине;

5. сокращая ход и объем правовой деятельности, облегчают усыновление обстоятельств и тем самым делают правовую систему экономной;

6. способствуют эффективности юридической деятельности.

3. Норма права и нормативное предписание. Виды нормативных предписаний

1) право залога возникает с момента заключения договора о залоге;

Предписания-дефиниции содержат определения правовых, политических и иных понятий. Такие определения имеют общеобязательное значение и должны непременно учитываться при толковании соответствующих терминов и понятий. К дефинитивным предписаниям можно отнести положение ст. 1 Конституции РФ, согласно которому Российская Федерация признается демократическим федеративным правовым государством с республиканской формой правления.

Предписания – гипотезы, диспозиции, санкции содержат соответственно положения об условиях действия нормы права, правах и обязанностях, предоставляемых участникам конкретных правоотношений, меры принуждения, которые могут быть применены к нарушителям нормы права.

Отсылочные предписания не содержат непосредственно властных велений, как следует поступать участникам конкретных отношений. Они лишь отсылают к другой части нормативного акта, другому нормативному акту, содержащему такие предписания, либо содержат указание на то, что соответствующие решения содержатся в действующем законодательстве, иных нормативно-правовых актах. Например, отсылочное предписание содержится в ч. 2 ст. 420 ГК РФ, где говорится о том, что к договорам применяются правила о двух-и многосторонних сделках, предусмотренные главой 9 настоящего Кодекса.

Вопросы для самопроверки к главе 7

Какие признаки характеризуют норму права как регулятор общественных отношений?

Из каких элементов состоит норма права?

Какими признаками норма права отличается от нормативного правового предписания

Какие виды нормативных предписаний Вы знаете?

Глава 8 Правосознание и правовая культура

1. Понятие и формы правового сознания

Человек обладает способностью изучать, познавать окружающий его мир. В отличие от предметов и явлений материального мира, результаты познания являются их мыслительной копией, своеобразным отражением, лишенным веса, длины, цвета и других материальных свойств. Знания существуют в особых, присущих им формах: ощущениях, представлениях, понятиях, категориях, закономерностях и теориях.

Ощущения представляют собой результаты отражения органами чувств (обонянием, осязанием, слухом и зрением) отдельных свойств предметов и явлений. Мы говорим: «Вода мокрая, вода бесцветная, вода прозрачная».

Из совокупности ощущений в сознании складывается представление о предмете. Представление – это обобщенный чувственно-наглядный образ предметов и явлений. Так, воду мы представляем себе как прозрачную жидкость, не имеющую цвета, и отличаем ее от других жидкостей.

Понятия и категории отражают наиболее важные свойства, признаки предметов и явлений, которые можно выявить в процессе научного, теоретического познания. В частности, на этом уровне понятие «вода» понимается как жидкость, молекулы которой состоят из водорода и кислорода. Закономерности отражают глубинную и необходимую связь между предметами и явлениями. Примером может служить закон физики, согласно которому на всякое тело, погруженное в воду или иную жидкость, действует выталкивающая сила, направленная вверх и равная весу вытесненной им жидкости.

Понятия, категории и закономерности в своей совокупности образуют научную теорию как систему теоретических знаний об исследуемом предмете, явлении. Именно в этом качестве выступает и теория права как наука о наиболее общих закономерностях, свойствах и признаках права.

Человек не только познает мир, но и преобразует его. Современное цивилизованное общество характеризуется развитой промышленной индустрией, производящей разного рода станки, машины, оборудование, автоматы, делающие жизнь человека удобной и комфортной. Человек вывел новые сорта растений, новые породы животных, его руками построены современные города, создан скоростной транспорт и другие блага цивилизации. Однако все произведенные руками человека блага прежде, чем воплотиться в металле, дереве, бетоне, существуют в его сознании и порождаются сознанием.

Сообразно наличным знаниям человек определяет свое отношение к окружающему его миру, дает ему определенную оценку. Что-то он оценивает положительно, к другим явлениям относится нейтрально, а третьим он дает негативную, отрицательную оценку. И то, что человека не устраивает полностью или частично, он пытается изменить, усовершенствовать, улучшить. Поиск путей в этом направлении также осуществляется при помощи сознания. Человек конструирует машину, совершенствует действующие технологические процессы, разрабатывает методы управления современным обществом, предлагает проекты новых законов и иных нормативно-правовых актов.

Таким образом, сознание представляет собой форму отражения (познания) человеком окружающего его мира, а также его отношения к этому миру в форме разного рода оценок и предложений по усовершенствованию, изменению конкретных социальных и природных явлений, процессов, созданию новых материальных или духовных благ.

Правовое сознание является частью, видом сознания и в полной мере обладает всеми его свойствами. Правосознание – это прежде всего знание. Оно отражает такие социальные явления, как право, все его многообразные связи и соотношения с другими социальными явлениями, в том числе: 1) законодательство и содержащиеся в нем нормы права; 2) юридическую практику, т. е. деятельность компетентных органов государства по подготовке и принятию нормативно-правовых актов, деятельность государственных органов, граждан и иных лиц по реализации норм права в конкретных правоотношениях, деятельность государства и общества по борьбе с правонарушениями; 3) сведения об истории становления и развития права как социального явления, его этапах, пройденных в процессе развития.

Помимо знаний в правосознание входят оценки, которые дают граждане, их объединения, иные лица действующему праву и практике его реализации в конкретных отношениях. Каждый человек в процессе своей жизнедеятельности вступает в те или иные конкретные правоотношения и неизбежно сталкивается с правовыми нормами.

Нормы, которые защищают и охраняют интересы индивидуума, способствуют их удовлетворению, как правило, получают положительную оценку К определенной части действующих норм, содержащих пробелы, противоречия или ущемляющих конституционные права и свободы человека, граждане относятся негативно, критикуют их и вносят предложения об усовершенствовании, изменении таких норм.

Конечно, оценки, даваемые на уровне обыденного сознания действующему праву, носят субъективный, личностный характер и не всегда бывают справедливыми. Специалисты-юристы, обладающие системными знаниями закономерностей действия и развития права, способов реализации норм права в конкретных отношениях, дают более точные и объективные оценки действующему праву. В процессе своей практической или научной деятельности юристы постоянно оценивают способности действующего права выступать регулятором общественных отношений, обеспечивать прогрессивное развитие общества, охранять права и свободы граждан. Применяют и некоторые другие критерии. В отличие от основной массы граждан специалисты-юристы не только дают негативную оценку несовершенным нормам, но и выявляют причины, в силу которых те или иные нормы действуют недостаточно эффективно, не реализуются в конкретных отношениях.

С учетом негативных оценок действующего права, практики его реализации в конкретных отношениях отдельные граждане, общественные объединения и политические партии, а также государственные органы, должностные лица, юридические научные учреждения и ученые-юристы готовят предложения о новых, по их мнению, более совершенных правовых нормах. Эти предложения частично публикуются средствами массовой информации, а определенная часть таких предложений направляется непосредственно в компетентные правотворческие органы.

Наиболее кардинальные предложения по совершенствованию действующего законодательства предлагаются партиями и общественными организациями, которые находятся в оппозиции к существующей государственной власти, не разделяют ее экономического, политического и социального курса. Так, основная задача действующего законодательства Российской Федерации сводится к возрождению в стране национальной буржуазии и реанимации буржуазных порядков. Против такого курса наиболее резко выступает коммунистическая партия, по-прежнему связывающая могущество и процветание России с прямо противоположным курсом – восстановлением социалистического строя и социалистических порядков.

Таким образом, правосознание представляет собой систему знаний об истории становления и развития права как социального явления, его современном состоянии, а также совокупность правовых оценок и конкретных предложений о путях, способах совершенствования, развития действующего права.

Правосознание существует в индивидуальной или общественной форме.

Индивидуальное правосознание – это совокупность правовых знаний, оценок, эмоций и чувств, присущих каждому отдельному человеку, отдельной личности. Индивидуальное правосознание всегда уникально и неповторимо. Вследствие разных познавательных способностей, психологических типов личности каждый человек по-своему воспринимает действующее право, оценивает его, испытывает желание действовать правомерно либо противоправно. Даже обучающиеся в одинаковых условиях студенты юридических вузов имеют различное правосознание. Одни студенты имеют глубокие знания, другие только хорошие, а третьи только посредственные. Одни студенты одобряют и поддерживают действующие в обществе правовые порядки, другие к ним относятся нейтрально, а третьи настроены к ним достаточно критично.

Индивидуальное правосознание проявляется при осуществлении гражданами юридически значимых действий, реализации прав и свобод, защите законных интересов, подготовке разного рода юридических документов. Это могут быть заявления, жалобы, ходатайства, коллективные обращения, объяснения и др. Особой формой проявления индивидуального сознания выступают произведения литературы и искусства. Авторы романов, повестей, пьес, сценариев на правовые темы передают личное отношение к действующим в обществе правовым порядкам, законам и с помощью художественных средств показывают насущные потребности общества в изменении, совершенствовании устаревших, отживших порядков. Хорошо иллюстрирует это положение, например, роман Л.H. Толстого «Воскресение», роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».

Правосознание профессионалов-юристов реализуется в подготавливаемых ими правовых документах, разного рода проектах постановлений, приказов, решений, приговоров, определений и др. Для ученых-юристов основными формами реализации их индивидуального правосознания выступают монографии, брошюры, статьи, диссертационные работы, отчеты и др.

Общественное правовое сознание – это совокупность правовых представлений, принципов, понятий, теорий, эмоций, которые разделяются обществом в целом или его отдельными социальными слоями, классами.

В числе ведущих правовых представлений современного общества можно назвать такие принципы, как всемерная охрана и защита прав и свобод человека и гражданина, равноправие, гуманизм, свобода экономической, политической, литературной, научной и иной творческой деятельности, признание верховенства закона.

Правовое сознание отдельных социальных слоев в значительной степени зависит от степени их участия в общественном производстве материальных и духовных благ, способов получения и потребления этих благ. Правосознание рабовладельцев и рабов, феодалов и крестьян, капиталистов и рабочих как представителей классов, находящихся в антагонистических противоречиях, имело и имеет принципиальные отличия. Право, которое признается и одобряется эксплуататорами как справедливое, общеобязательное, подлежащее неукоснительному исполнению, негативно оценивается и критикуется эксплуатируемыми классами.

Общественное правовое сознание социальных слоев, классов в реальной жизни проявляется в таких формах, как обращения, декларации, программы, принимаемые общественными объединениями, политическими партиями, нормативно-правовые акты, принимаемые политически господствующим классом, научные и научно-популярные издания идеологов соответствующего социального слоя, класса, публикации в прессе и др.

2. Структура правосознания

Правосознание имеет сложную структуру и состоит из трех компонентов: правовой психологии, правовой науки и правовой идеологии. Названные компоненты, будучи различными по своему непосредственному содержанию, взаимно предполагают друг друга.

Правовая психология представляет собой совокупность правовых оценок, чувств, эмоций, воли, которые проявляются у отдельных граждан, социальных групп и общества в целом в процессе их предметно-практической деятельности по толкованию норм права и их реализации в конкретных правоотношениях. Для этого компонента правового сознания характерны два признака: 1) процесс отражения, познания права ограничивается усвоением (толкованием) норм права, знанием происходящих в стране и мире правовых событий и формированием на основе познанного психологических феноменов: оценок, чувств, эмоций, волевых актов; 2) познание осуществляется сугубо с практическими целями, для осуществления каких-либо юридически значимых действий, поступков.

Любой взрослый человек обладает той или иной совокупностью правовых знаний, которые он получает из собственного опыта, в процессе воспитания и образования, через средства массовой информации и иных источников. На основе этих знаний – не имеет значения, что они являются неполными и неточными, а то и вовсе неверными, – человек формирует собственное мнение о полезных и необходимых свойствах права и действующих нормах права. У человека складывается устойчивое мнение о том, какие свойства права обеспечивают удовлетворение материальных и духовных потребностей, свободу деятельности и надежно защищают от правонарушений.

Например, законопослушные граждане полагают, что действующее право должно быть справедливым, гуманным, должно обеспечивать охрану их законных интересов, защищать от произвола должностных лиц и государственных органов, не содержать суровых санкций за незначительные правонарушения. В результате у них создается некий идеал «хорошего», «справедливого» права или, иначе говоря, формируются ценностные ориентации в области права.

Граждане положительно оценивают принимаемые государством нормативно-правовые акты и меры по совершенствованию практики реализации норм права, если эти акты и меры соответствуют их ценностным ориентациям. И, наоборот, граждане дают негативные оценки нормативно-правовым актам и действиям государства, которые не соответствуют ценностным ориентациям граждан.

Как позитивные, так и негативные правовые оценки вызывают у граждан определенные эмоции, чувства. Под эмоциями в психологии понимают психические реакции человека на предметы внешнего мира и собственное поведение. Это могут быть радость, грусть, страх, восторг, досада, разочарование, смущение и др. Длительные или постоянные эмоции личности понимаются как чувства. К их числу относятся, например, чувства долга, дружбы, справедливости. Весь спектр эмоций и чувств человека проявляется в его отношениях и оценках к праву. Так, правовые эмоции и чувства могут выражаться в осознании необходимости исполнять юридические обязанности, в гуманном отношении к лицам, совершившим правонарушение, в раскаянии за содеянное, разочаровании вновь принятым актом и т. д.

Правовые оценки, эмоции, чувства оказывают существенное влияние на выбор человеком конкретного варианта поведения, т. е. на процесс формирования воли. В социальной психологии под волей понимается сознательное регулирование человеком своих действий и поступков, сознательное принятие решения действовать определенным образом.

В тех случаях, когда действующие нормы одобряются и поддерживаются гражданами, вызывают у них положительные эмоции и чувства, граждане, как правило, выбирают правомерный вариант поведения. Они удовлетворяют свои интересы и потребности в установленном законом и иными актами порядке, вступая в конкретные правоотношения. Граждане могут избирать правомерный вариант поведения и в случае негативного отношения к действующим нормам права, боясь быть привлеченными к уголовной, административной или иной ответственности.

В современном обществе не так уж редки случаи, когда граждане или иные лица решаются действовать противоправно, в обход закона, совершать правонарушения. Подобный вариант действий избирается как по мотивам несогласия с действующим правом, так и вследствие затруднений, которые субъект не может преодолеть, действуя только правомерно. Например, гражданин желает иметь в собственности автомобиль, но не имеет достаточных средств для его приобретения. В этих условиях он принимает решение достать деньги на покупку автомобиля незаконным путем, совершив ограбление магазина или банка.

Процесс формирования воли нередко представляет собой сложный акт, где решающее значение имеют мотивы и правовые установки. Мотивы – это побуждения, которыми человек оправдывает необходимость и целесообразность осуществления избранного им варианта поведения. Человек как бы самому себе объясняет, почему в этой ситуации он должен действовать так, а не иначе. В числе мотивов могут выступать самые различные обстоятельства: эмоции и чувства, нравственные требования, желание достичь поставленной цели, недостаточно активная или, наоборот, активная деятельность правоохранительных органов государства, гарантированность успеха в реализации принятого решения.

В сложных ситуациях, допускающих возможность многовариантного выбора варианта поведения, происходит борьба мотивов. Человек долго и тщательно продумывает оптимальный вариант своего поведения и соответствующим образом мотивирует его. Процесс формирования воли может быть значительно упрощен благодаря правовым установкам, побуждающим человека действовать определенным образом – правомерно или противоправно.

Большинство граждан имеют установки на правомерное поведение. В любой, самой благоприятной для правонарушения ситуации гражданин с такими установками неукоснительно соблюдает и исполняет действующие нормы права. Его ценностные ориентации в виде осознания необходимости уважать действующие в обществе законы, права и законные интересы других лиц, добросовестно относиться к своим обязанностям удерживают его от совершения правонарушений. В то же время у определенной части населения установки на правомерное поведение выражены недостаточно четко либо отсутствуют вовсе, но обнаруживается склонность к совершению противоправных деяний, особенно если для этого созданы благоприятные условия.

Ценностные ориентации, чувства, эмоции, воля, мотивы, правовые установки и другие компоненты правовой психологии в полной мере присущи и лицам, обладающим профессиональными юридическими знаниями, осуществляющим юридическую деятельность в суде, прокуратуре, иных государственных органах, адвокатуре и иных общественных объединениях. В процессе практической деятельности юристы-профессионалы, руководствуясь собственным правосознанием и имеющимися ценностными ориентациями, определяют свое отношение к действующим нормам права, выражают правовые чувства, формируют свою волю и мотивируют ее. Все правовые решения юристов-профессионалов носят более компетентный, осознанный и мотивированный характер, нежели у граждан, не имеющих системных юридических знаний.

Таким образом, правовая психология отражает право, иные правовые явления на уровне того, что реально существует, а творческие познавательные акты ограничиваются формированием воли и принятием юридически значимых решений с целью возникновения, изменения или прекращения конкретных правоотношений. Однако для развития, совершенствования действующих норм права таких знаний и действий оказывается явно недостаточно.

Правовое регулирование, как и любая сложная социальная проблема, требует научного подхода и знания закономерностей, по которым функционирует и развивается право. Знания такого рода составляют содержание правовой науки – правоведения. В настоящее время правоведение представляет собой достаточно развитую систему, состоящую из общей теории права и государства, истории государства и права, науки государственного (конституционного) права, науки гражданского права и других юридических наук. Как относительно самостоятельный компонент правового сознания правовая наука отличается от правовой психологии прежде всего глубиной познания права и практики его реализации в конкретных правоотношениях.

Научное познание права начинается с изучения действующих норм и практики их реализации в конкретных отношениях. Однако ученые – юристы не довольствуются этими знаниями и конечную цель своих исследований видят в выявлении закономерностей, которые лежат в основе права и определяют его развитие. Словом, правоведение призвано отвечать не только на вопрос о том, каково существующее право, но и, главным образом, на вопрос о том, каким должно быть совершенное, эффективно действующее в обществе право, каковы его внутренние глубинные свойства, признаки, закономерности.

Правовая наука отличается от правовой психологии и особыми методами познания. Сложный процесс выявления закономерностей права требует применения специальных и весьма сложных приемов, способов научного познания. Так, эмпирическое познание права и практики его действия осуществляется с помощью конкретно-социологических методов, методов толкования права, разного рода статистических приемов. Теоретические знания о праве получаются с помощью методов абстрагирования, системного анализа, моделирования и др.

Правовая наука предъявляет весьма строгие требования и к познающему субъекту специалисту, осуществляющему научные исследования. Если на уровне правовой психологии познавательные акты осуществляет любой здравомыслящий человек, то способностью генерировать новые научные знания обладает далеко не всякий специалист, имеющий высшее юридическое образование. Для занятия наукой требуются углубленные теоретические знания в соответствующей области правоведения, умение творчески применять научные методы познания, способность к абстрактному мышлению и умению открывать новые, ранее не известные знания о праве, его закономерностях. Процесс подготовки ученого-юриста занимает достаточно длительный период, требует длительных и системных занятий, большой эрудиции. Поэтому круг лиц, занимающихся научной деятельностью в области правоведения, не очень велик.

Третьим компонентом правового сознания выступает профессиональное сознание юристов. Его содержание составляют научные знания, которые профессионалы-юристы получили в процессе обучения в юридических вузах или на юридических факультетах университетов. Однако в отличие от ученых-юристов, юристы-профессионалы используют научные знания для решения проблем, которые возникают в ходе их правотворческой, правоприменительной либо правоохранительной деятельности. Поэтому результатом применения профессионального сознания выступают не новые научные знания, а документы, правоприменительные, нормативно-правовые и иные акты, принимаемые в ходе практической юридической деятельности.

Четвертый компонент правового сознания составляет правовая идеология. Ее содержание составляют идеи, взгляды, предложения о путях совершенствования действующего права в целях придания ему наибольшей адекватности социальным и иным условиям того общества, в котором это право действует. Правовую идеологию разрабатывают прежде всего политические партии с учетом интересов, чаяний социального слоя, класса, представляемого соответствующей партией.

1. Нормативное предписание – первичное подразделение, «живая» клеточка советской правовой системы.

Правовые институты, из которых складываются отрасли, а затем вся правовая система социалистического общества, состоят из разнообразных нормативных предписаний: общих, регулятивных, охранительных, оперативных и т.д.

Эти предписания и являются исходным «строительным материалом», из которого «возведено» советское право.

Под нормативным правовым предписанием следует понимать элементарное, цельное, логически завершенное государственно-властное веление нормативного характера, непосредственно выраженное в тексте нормативного юридического акта.

Главная функция нормативных предписаний в правовой системе заключается в том, чтобы обеспечить конкретизированное, детальное, точное и определенное нормативное регулирование общественных отношений. Эту свою главную функцию предписания могут выполнить лишь постольку, поскольку они выражают, с одной стороны, содержание и особенности

тех или иных обстоятельств, актов поведения и т.д., а с другой – волю законодателя, общий масштаб, образец, модель поведения.

Понятие «нормативное предписание» – сравнительно новое в советской юридической науке1. Необходимость его вызвана специализа-

1 Понятие «правовое предписание» сформулировано в советской юридической литературе А.В. Мицкевичем в кн. «Акты высших органов Советского государства. Юридическая природа нормативных актов высших органов власти и управления СССР» (М.: Юрид. лит., 1967. С. 34). Правда, автор попытался придать этому понятию значение исходной единицы текста нормативного акта. Но затем, при анализе конкретного нормативного материала, А.В. Мицкевич, в сущности, выходит за рамки такой чисто формалистической трактовки и рассматривает предписание в смысле веления.

Понятие нормативного предписания все более широко используется и другими авторами, исследующими конкретное содержание действующих нормативных актов (см., например: Алексеева Л.Б. Некоторые вопросы структуры уголовно-процессуального права // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 17. С. 86 и сл.).

цией советского права. Все большее дробление правовых положений, подчинение их отдельным операциям в процессе правового воздействия, усиливающееся «разделение труда» между ними, более широкое использование нормативных обобщений приводят к тому, что первичные частицы правовой материи становятся проще, элементарнее. Государственно-властное веление высокоразвитой специализированной правовой системы и является нормативным предписанием.

Понятие нормативного предписания не следует противопоставлять понятию правовой нормы. Предписание (норма-предписание) и есть

«живая» юридическая норма развитой правовой системы, отличающейся высоким уровнем специализации.

В то же время понятие нормы используется для характеристики первичных связей в правовой системе, таких связей, которые выявляют государственно-властные свойства права. Но в этом случае пе-

ред нами не норма-предписание, а логическая норма.

Таким образом, термины «нормативное предписание» и «норма права» являются синонимами. Когда же к термину «норма права» добавляется слово «логическая», то речь идет о композиции, закономерных связях между предписаниями или их элементами (что и позволяет увидеть в каждом из них «полный набор» правовых, государственно-властных свойств)1.

2. В нормативных предписаниях наиболее ярко выражено органическое единство содержания и внешней формы в праве. Нормативное

Интересные соображения о нормативных предписаниях как элементах содержания нормативных актов приведены А.Ф. Апт в статье «Об элементах структуры нормативного акта» (Правоведение. 1973. № 2. С. 27–32). И хотя автором была сделана попытка провести разграничение между элементами содержания права и элементами формы права (не учитывая, что элементами нормативных актов как внешней формы права являются все-таки статьи, параграфы, пункты и т.д.), сама мысль о предписаниях как содержании нормативных актов является плодотворной, конструктивной.

Рассматриваемое понятие получило разработку и в литературе зарубежных социалистических стран (см., в частности: Ораlек К., Wroblewski I. Zagaodnienia teorii prawa. Warszawa, 1969. S. 55).

1 Отсюда, помимо прочего, следует, что характеристика нормативного предписания в качестве первичного звена правовой системы вовсе не означает необходимость корректировки определения права. Понятием, синтезирующим свойства права на уровне первичных подразделений правовой системы, остается понятие нормы, которое охватывает в различных своих ракурсах и норму-предписание, и связи между предписаниями, выявляющие их государственно-властную, регулятивную, принудительную природу. В то же время при детализированном анализе нормативного материала необходимо иметь в виду аспект, в котором «работает» понятие нормы: обозначает ли оно норму-предписание или же логическую норму (первичные связи в правовой системе). В дальнейшем термин

«норма права» (если при этом отсутствует слово «логическая») используется для обозначения именно начальных элементов правовой системы, т.е. норм-предписаний.

Структура советского права

предписание – это первичная, элементарная частица самой правовой материи, с которой совпадает исходная единица правового текста.

Нераздельное единство содержания и формы в правовом предписании и предопределяет его значение в правотворческой деятельности органов социалистического государства. Фактическая деятельность по правотворчеству состоит в формулировании правовых предписаний, осуществляемом путем составления или изменения текстов нормативных юридических актов.

Иногда в нормативных, в частности кодифицированных, актах некоторые статьи в каждом случае представляют собой особое, самостоятельное нормативное предписание. Например, ст. 10 ГК Эстонской ССР содержит такое предписание: «Правоспособность гражданина возникает в момент его рождения и прекращается смертью»; в ст. 78 сформулировано следующее предписание: «Срок, исчисляемый неделями, истекает в соответствующий день последней недели срока».

Однако в большинстве случаев статья охватывает несколько правовых предписаний. Нормативному предписанию, как правило, соответствует не статья в целом, а ее подразделения – абзацы, пункты, части, иногда отдельные фразы текста нормативного акта.

Теоретическому положению о соответствии правового предписания и первичной единицы правового текста (статьи, абзаца, пункта, части статьи) нормативного юридического акта принадлежит существенное научное и практическое значение. А.С. Пиголкин пишет:

«Идея о принципиальном соответствии статьи и нормы дает четкое представление о юридической норме, показывает разнообразие ее содержания… облегчает анализ законодательства, его систематизацию, формализацию правовых предписаний»1.

Помимо указанных моментов, эта идея дает основание для вывода о том, что правовое предписание, являясь логически цельным государственно-властным велением, не может быть раздроблено по нескольким статьям. Оно нуждается в цельном грамматико-синтаксическом закреплении в одной фразе правового текста. Невозможно, начав формулирование правового предписания, оборвать фразу и продолжить ее в ином подразделении нормативного акта.

Вместе с тем правовое предписание и статью нормативного акта нельзя отождествлять. И дело не только в том, что в одной статье закрепляется по большей части несколько предписаний, но главным об-

1 Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР: Автореф. дис. ... докт. юрид. наук. М., 1972. С. 23.

Глава третья. Нормативное правовое предписание

разом в том, что предписание и статья – явления разноплоскостные, и поэтому допустимо говорить лишь о соответствии их друг другу. Нормативный юридический акт и все его подразделения (разделы, главы, статьи, отдельные фразы правового текста) относятся к внешней форме права, представляют собой способ документально-словесного изложения содержания права. Правовые же предписания – первичные явления развитой правовой системы, относящиеся к ее содержанию. В юридической литературе указанные различия не всегда принимаются во внимание. Иногда первичные единицы текста нормативного акта и нормативные предписания прямо отождествляются1. Известное отождествление того и другого допускается и в случаях, когда в общей форме высказывается мысль о том, что «предметом систематизации, воплощаемой в системе законодательства, являются не юридические нормы, как в системе права, а статьи закона в самом широком смысле этого слова»2. Действительно, при неофициальной и некоторых формах официальной инкорпорации предметом систематизации служат части текста нормативного акта, например отдельные статьи. Но при консолидации, а тем более при кодификации законодательства предмет систематизационных действий составляют непосредственно юридические нормативные предписания, а не статьи (хотя они принци-

пиально и совпадают).

3. Предписание в полной мере проявляет все свои качества, в том числе нормативные, государственно-властные свойства, через связи, включающие его в единый правовой организм. Поэтому предписание как правовое явление должно рассматриваться в единстве с иными пред-

писаниями, иными подразделениями советской правовой системы3. Возьмем, например, предписание ст. 287 ГК Казахской ССР, ус-

танавливающее обязанность нанимателя соблюдать правила внутреннего распорядка в квартирах, содержать помещение в полной ис-

1 Так, А.Ф. Апт и А.А. Кененов пишут, что «содержание нормативного акта непосредственно выражено в его тексте, распадающемся на статьи, пункты, абзацы и т.д., которые образуют отдельные предписания этого правового акта» (Апт А.Ф., Кененов А.А. К вопросу об элементах и структуре советского права // Вестник МГУ. Сер. «Право». 1973. № 3. С. 53). Сами по себе «статьи, пункты, абзацы и т.д.» – это именно части текста нормативного акта, выражающие нормативные предписания. Выражающие, а не

«образующие».

2 Систематизация хозяйственного законодательства. С. 50.

3 «Любая правовая норма, – пишет Д.А. Керимов,– создается и реализуется на основе, с учетом и в соответствии с той правовой системой в целом, составной частью которой она является. Лишь в рамках целостного правового образования (института, отрасли, системы права) отдельные правовые нормы в полной мере реализуют свои потенции» (Керимов Д.А. Философские проблемы права. С. 264).

Структура советского права

правности и др. Как логическая норма это предписание должно рассматриваться в единстве с предписаниями, предусматривающими ответственность за невыполнение указанной обязанности (ст. 313 ГК Казахской ССР). Только в этой связи оно обнаруживает свои юридические, государственно-властные свойства. Если же попытаться увидеть своеобразие данного предписания как отраслевой, гражданско-правовой, нормы, то оно должно быть взято в единстве с предписаниями Общей части советского гражданского права, регламентирующими осуществление гражданских прав и исполнение обязанностей и др. (ст. 5 и 6 ГК Казахской ССР).

Следовательно, конкретное нормативное предписание как бы

«опутано» целой сетью разнообразных связей; в таком состоянии оно и функционирует и благодаря этим связям оказывает разностороннее, глубокое воздействие на общественные отношения. Отсюда вытекает, что развитие правовой системы заключается в совершенствовании не только конкретных нормативных предписаний, но и всего комплекса норм, с которыми эти предписания связаны. Более широкое использование в нормативных актах обобщений, норм-принципов, норм-задач и т.д. означает не только усиление идеологического содержания актов, их воспитательной силы, но и обогащение связей между конкретными предписаниями, которые выражают их регулятивную «энергию». Включение, например, в Кодекс о браке и семье РСФСР1 раздела «Общие положения» (ранее действовавшие кодексы начинались с раздела «О браке») имеет существенное значение для функционирования конкретных нормативных предписаний, содержащихся в Кодексе: теперь каждое конкретное предписание действует «в сопровождении» общих норм, регламентирующих задачи и принципы семейного законодательства, действие норм в пространстве, применение исковой давности, исчисление сроков (ст. 1–12).

4. Своеобразное положение в правовой системе занимают принципы права.

В юридической литературе был высказан взгляд, согласно которому правовые принципы являются особым звеном в структуре права2.

Действительно, правовые принципы ряда отраслей советского права нашли закрепление не только в особых нормативных положениях, прямо сформулированных в кодифицированных актах (например, ст. 7–11 Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и союз-

1 В дальнейшем именуется КоБиС.

2 См.: Иоффе О.С. Структурные подразделения системы права (на материалах гражданского права) // Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 14. С. 45–46, 51.

Глава третья. Нормативное правовое предписание

ных республик, ст. 3–5 КоБиС РСФСР и др.), но и в преамбулах этих актов. Так, в преамбуле Кодекса о браке и семье РСФСР в качестве одного из основополагающих его положений указано, что регулирование «призвано активно содействовать окончательному очищению семейных отношений от материальных расчетов». Очевидно, этот принцип «участвует» в регулировании ряда семейно-правовых отношений, в частности в регулировании отношений по опеке и попечительству (определение содержания обязанностей опекунов и попечителей, круга сделок, которые не вправе совершать опекун и попечитель, и др. – ст. 129, 130, 133 КоБиС РСФСР).

Правда, если исходить из теоретической конструкции нормативного предписания, то, казалось бы, наличие такого рода положений в преамбулах кодифицированных актов не должно вызывать скольконибудь существенных затруднений. Эти положения также могут быть охарактеризованы в качестве предписаний, только изложенных в соответствии с особенностями преамбул не в повелительной, а в повествовательной, описательной форме.

Ведь специализация права, повышение в нем уровня нормативных обобщений, существенно повлияв на структуру права, в какой-то степени преобразовали свойство нормативности1. В праве не только стали обособляться предельно специализированные нормативные предписания, но и произошло выделение в самостоятельные положения его глубинных идеологических, идейно-теоретических начал, в которых ярко проявляются социалистическая природа советского права, его связь с марксистско-ленинской идеологией. Эти начала составляют неотъемлемый элемент содержания советского права; вместе с суммой специализированных нормативных предписаний они включаются в процесс правового регулирования отношений социалистического общества2.

Правовые принципы в ряде случаев играют и непосредственно регулятивную роль, направляя применение юридических норм, намечая общую линию в решении того или иного юридического дела. Так, по одному из конкретных дел Судебная коллегия по гражданским делам

1 Эта сторона зависимости структуры от специализации права была рассмотрена в работе «Социальная ценность права в советском обществе» (С. 81–84).

2 Важно вместе с тем подчеркнуть, что общие начала (формулировки принципов,

определения и др.) должны участвовать в правовом регулировании, т.е. быть «рабочими» (см.: Советское государство и право. 1973. № 11. С. 73). Иначе общие начала, например пожелания, призывы и т.д., выполняют только идеологическую, теоретическую функцию.

Структура советского права

Верховного Суда РСФСР, обосновывая возможность отступления от начала равенства долей супругов в общей совместной собственности, непосредственно применила принцип советского семейного права. В определении по указанному делу говорится: «Установленное законом право суда отступить от равного раздела общей совместной собственности с учетом интересов несовершеннолетних детей преследует цель создать благоприятные материально-бытовые условия для детей, остающихся на воспитании у одного из родителей. Эта правовая норма порождает необходимость при рассмотрении вопроса о разделе жилого дома так осуществить раздел, чтобы, исходя из конкретных обстоятельств каждого дела, по возможности были защищены законные жилищные интересы детей и того из родителей, с кем они проживают»1.

Однако то обстоятельство, что принципы права в общем охватываются понятием нормативного предписания, все же не решает вопроса об их месте в структуре советского права.

О.С. Иоффе пишет: «Понятие нормы не перекрывает понятия принципа, поскольку норма соотносится с институтом как более дробное подразделение системы права, а закрепленные ею принципы могут распространяться на ряд институтов или носить общеотраслевой характер». Иначе говоря, правовые принципы «трудно расположить в каком-либо строго определенном месте между... подразделениями (нор-

мами, институтами, отраслями. – С.А.), так как существуют прин-

ципы, лежащие в основе института, подотрасли, отрасли и системы права в целом»2.

Но не противоречит ли характеристика принципов права в качестве нормативных предписаний тому, что они занимают в правовой системе особое место? Думается, нет. Нужно только с большей четкостью определить функции принципов в правовой системе. В решении этого вопроса могут помочь выработанные в философии теоретические положения об активном центре целостного системного образования.

Активный центр выражает наиболее интенсивные взаимодействия в целостном системном образовании. В.И. Свидерский и Р.А. Зобов пишут, что в целостном образовании «выделяется некоторая группа структур… взаимосвязи между которыми наиболее интенсивны и которые в силу этого накладывают своеобразный отпечаток на все цело-

1 Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1970. № 9. С. 6.

2 Иоффе О.С. Структурные подразделения системы права (на материалах гражданского права) // Ученые записки ВНИИСЗ. Вып. 14. С. 46, 51.

Глава третья. Нормативное правовое предписание

стное образование»1. Локализованные на небольшом участке данного образования, компоненты, относящиеся к активному центру, «начинают играть ведущую роль во взаимодействии целого и среды, данного целого с другими целыми и т.д.»2.

Такие активные центры могут быть найдены на каждом уровне структуры советского права. На уровне первичного звена правовой системы активными центрами, по-видимому, и являются его принципы. Это в полной мере соответствует природе правовых принципов, их функциям и роли в праве.

Принципы права – не просто положения нормативного характера (предписания); они непосредственно в концентрированном виде выражают идеологическое, идейное содержание советского права и потому выступают в качестве общих сквозных идей, руководящих начал советской правовой системы. Иными словами, принципы права есть такие правовые явления, которые непосредственно связывают содержание права с его основами – теми закономерностями общественной жизни, на которых данная система права построена и которые она закрепляет. Принципы как активные центры представляют собой одухотворяющие начала права, выражающие главное и решающее в его содержании.

Именно потому, что принципы являются активным центром правовой системы, они наиболее ярко и выразительно доказывают своеобразие классово-волевой (социально-политической) природы права, его качественные юридические особенности в рамках определенной формации. В принципах аккумулируются, кристаллизуются, собираются воедино характерные черты данного типа права, его отличительные свойства по сравнению с правом других формаций.

Все это предопределяет функции и роль принципов в советской правовой системе.

Правовые принципы имеют самостоятельное регулирующее значение. Будучи своего рода сгустками правовой материи, они как бы направляют функционирование права, определяют линию судебной и иной юридической практики, помогают установить пробелы в праве, необходимость отмены устаревших и принятии новых юридических норм. Претворение требований советского права в жизнь состоит прежде всего в полной и последовательной реализации заложенных в нем принципов.

Но главное, что характеризует функции и роль принципов,– это их положение как активных центров советской правовой системы.

1 Свидерский В.И., Зобов Р.А. Новые философские аспекты элементно-структурных отношений. С. 81.

2 Там же. С. 82.

Структура советского права

Обладая свойствами первичного подразделения права – нормативных предписаний, принципы вместе с тем являются стержнем правовой системы, той «жизненной силой», которая связывает все его подразделения в единый организм, направленный на обеспечение задач коммунистического строительства1.

5. Нормативное правовое предписание как самостоятельное, притом первичное, подразделение правовой системы отличается прочной юридической целостностью, своего рода неделимостью. Отсюда проистекают особенности организации, композиция содержания нормативного предписания, которая имеет иной характер, нежели структура других подразделений правовой системы. Элементы содержания предписания (гипотеза, диспозиция, санкция) не являются в свою очередь самостоятельными, автономными правовыми образованиями (потому-то нормативное предписание даже условно нельзя назвать общностью)2. Это, в сущности, лишь стороны единого, цельного государственно-властного веления.

Структуру нормативного предписания следует отличать от того, что может быть названо структурой логической нормы являющейся не строением реальных, «живых» частиц правовой материи, а первичной связью между компонентами правового регулирования, в частно-

сти между предписаниями, выражающими государственно-властную

природу права. По установившемуся в советской юридической литературе мнению, к таким обязательным компонентам правового регулирования относятся: гипотеза – указание на условия действия пра-

вила; диспозиция – указание на содержание самого правила; санкция –

указание на меры, применяемые при несоблюдении правила3.

1 По справедливому мнению А.Ф. Черданцева, «основные принципы социалистического права можно рассматривать как определенный «механизм», заложенный в самой системе права, как «механизм саморегулирования», призванный обеспечить единство, взаимосогласованность и взаимодействие отдельных составных частей правовой системы» (Черданцев А.Ф. Системность норм права // Сборник ученых трудов СЮИ. Вып. 12. С. 49). Л.Б. Алексеева полагает, что «именно принципы права выполняют роль аксиом для всех высказываний, составляющих содержание отрасли права» (Алексеева Л.Б. Некоторые вопросы структуры уголовно-процессуального права // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 17. С. 78).

2 См.: Керимов Д.А. Философские проблемы права. С. 266. Автор, в частности, пишет:

«Части правовой нормы настолько органически связаны между собой и настолько непосредственно подчинены целому, что их раздельное существование бессмысленно».

3 Кроме того, логическая норма (которая, что надо подчеркнуть еще раз, должна

отличаться «полным набором» характеристик, выявляющих регулятивные, государственно-властные свойства предписаний) должна в своей гипотезе включать указание на субъектов регулируемых отношений, а также предусматривать пространственно-временные параметры действия велений.

Глава третья. Нормативное правовое предписание

При освещении же норм-предписаний должна быть найдена фактическая компоновка элементов содержания реальных, «живых» частей правовой материи, относящихся к главной структуре советского права. Вот почему справедливо мнение тех авторов, которые полагают, что «нельзя согласиться с распространенным определением гипотезы, диспозиции и санкции как «составных частей» нормы права»1. Характеристика «составных частей» нормы представляет собой вопрос не о структуре логической нормы, а о структуре нормативных правовых предписаний2.

Следует иметь в виду, что развитая система права, отличающаяся высоким уровнем специализации его содержания, есть своего рода цельный организм. Это означает не только то, что существует «разделение труда» между его частями, их приспособленность для выполнения определенных операций, но и то, что далеко не все правовые предписания непосредственно регулируют поведение участников фактических отношений. Как и всякий организм, развитая система права лишь определенными своими участками контактирует с реальными фактическими отношениями, выступая то в виде регулятивных, то в виде охранительных, то в виде специализированных норм поведения3.

Во многих случаях правовое регулирование опосредствуется цепочками взаимосвязанных нормативных предписаний. Лишь конечные звенья этих цепочек, прямо регламентирующие поведение участников общественных отношений, непосредственно оснащены юридически-

ми санкциями. Действие же других норм обеспечивается внутренними

1 Общая теория советского права. С. 193.

2 В юридической литературе получило довольно широкое распространение представление о том, что каждая норма права как первичное звено правовой системы реально имеет три элемента (гипотезу, диспозицию, санкцию). Если исходить из теоретических положений о системности права, его специализации, наличии в нем иерархии структур, то уязвимость подобного представления окажется очевидной. В частности, ошибочно стремление изобразить каждое отдельное государственно-властное предписание как бы «правом в миниатюре», в котором непременно должны быть все черты и элементы права в целом, в том числе и санкция – указание на меры принудительного воздействия. Советские философы справедливо отвергают элементаризм – такой подход, который выражен в стремлении «именно на уровне элементов отыскать все существенные характеристики объекта».

3 В правовом организме есть и такие группы норм, функции которых состоят в обслуживании «внутреннего хозяйства». Это – нормативные предписания, регламентирующие область отношений, на которую распространяется данный нормативный акт, порядок вступления актов в силу, их действие в пространстве, во времени и по лицам, коллизионные нормы. Сюда же относятся предписания, определяющие объем и содержание правосубъектности участников общественных отношений (уже регламентированная таким образом правосубъектность оказывает непосредственное воздействие на общественную жизнь) (см.: Общая теория советского права. С. 184).

Структура советского права

механизмами. Суть многих из таких механизмов состоит в том, что лицу предоставляется субъективное право на одностороннее действие, и совершение этого действия автоматически порождает обязательные юридические последствия.

Таким образом, властный, принудительный характер многих предписаний проявляется не только в том, что они по цепочке связаны с охранительными предписаниями, содержащими правовые санкции (и энергия от них как бы волной распространяется по всей цепочке), но и в том, что имеются внутренние механизмы, действие которых автоматически порождает обязательные юридические последствия и, следовательно, функционирование других норм цепочки.

Необходимо обратить внимание и на следующее существенное обстоятельство.

Неисполнение юридических обязанностей отличается многими особенностями, с которыми сопряжено своеобразие применяемых к правонарушителю государственно-принудительных мер1. Поэтому, подробно регламентируя поведение участников общественных отношений, законодатель, как правило, здесь же не указывает на конкретные меры государственно-принудительного воздействия, а большей частью отсылает к особо формулируемым охранительным нормам, причем нередко к нормам, содержащимся в иных, кодифицированных, актах, специально посвященных тем или иным видам юридической ответственности, в которых содержится указание не только на меры государственно-принудительного воздействия, но и на условия их применения2.

1 Этого не учитывают авторы, полагающие, что правоохранительные нормы не обособляются в правовой системе и что лучше говорить о регулятивной и правоохранительной функциях «каждой нормы» (см.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права: Социалистическое право. С. 261–262).

2 Даже в тех очень редких случаях, когда законодатель непосредственно в тексте

акта соединяет нормативное положение регулятивного характера с указанием государственно-принудительных мер, при более тщательном анализе оказывается, что данное указание представляет собой самостоятельное охранительное предписание.

Вот пример. В нормативных положениях ст. 94 КоБиС РСФСР, регламентирующей порядок уплаты алиментов неисправными плательщиками, на первый взгляд имеются все

«три элемента», причем последняя фраза текста ст. 94 начинается со слов «в случае невыполнения этой обязанности...». Санкция? Да, санкция. Но все дело в том, что и здесь она образует самостоятельное охранительное предписание. В статье говорится: «В случае невыполнения этой обязанности на виновных должностных лиц может быть наложен штраф в порядке и размере, установленных статьей 394 Гражданского процессуального кодекса РСФСР». Иными словами, и в данном случае для обеспечения регулятивной семейно-правовой нормы используется особое охранительное предписание, содержащееся в ГПК РСФСР; в цитированном тексте прямо указывается на смысл его обособления (в норме ст. 394 ГПК регламентированы «порядок и размер» наложения штрафа).

Глава третья. Нормативное правовое предписание

Отдельные специализированные предписания, которые, казалось бы, можно рассматривать лишь в виде «части нормы», на самом деле представляют собой самостоятельные нормативные обобщения. Законодатель не может просто «разорвать» единое нормативное предписание, разбить его по разным подразделениям текста акта. Если из содержания нормативного положения выводится какой-либо момент, то он непременно возводится в самостоятельное нормативное веление.

В КЗоБСО РСФСР 1926 г. основания и порядок расторжения брака регламентировались одним нормативным положением: «Брак прекращается смертью одного из супругов, а равно признанием его умершим в нотариальном или судебном порядке» (ст. 17). В новом Кодексе порядок расторжения брака выделен законодателем в отдельную статью (ст. 32). Это не часть единой нормы, а новое, особое, самостоятельное предписание, которое в качестве общего принципа устанавливает судебный порядок и, в виде исключения, иной порядок: «Расторжение брака производится в судебном порядке, а в случаях, предусмотренных статьями 38 и 39 настоящего Кодекса, – в органах записи актов гражданского состояния»1.

6. Для нормы-предписания характерна типическая структура, вы-

ражающая жесткий закон организации ее содержания.

В норме-предписании следует различать два элемента:

а) гипотезу – часть нормы, указывающую на условия (фактические обстоятельства), при наступлении или ненаступлении которых норма вступает в действие. В регулятивных предписаниях к числу ус-

К тому же приведенное выше нормативное положение не только отсылает к охранительной норме ГПК, но и регламентирует существенные условия применения ответственности (она возлагается на виновных должностных лиц, она лишь может быть возложена по решению компетентного органа и др.).

1 Концепция, сводящая структуру норм только к трехчленной схеме, помимо прочего, обедняет наши представления о праве. Если попытаться разложить все содержание права по нормам с «тремя элементами», то это приведет не только к исчезновению многих важных моментов в содержании регулирования, но и к устранению из права всех законодательных обобщений, выражающих достижения правовой культуры. Право окажется состоящим из описательных, повторяющихся формул, лишенных того влияния науки и результатов объективного процесса специализации, которые ему свойственны в настоящее время. Прав А.Ф. Черданцев, заметивший, что «созданная a priori трехчленная структура правовой нормы не выдержала натиска «живых» норм права» (Черданцев А.Ф. Специализация и структура норм права // Правоведение. 1970. № 1. С. 43). Впрочем, к такому результату указанную теорию привело стремление абсолютизировать трехчленную схему. Верная для характеристики логических норм, т.е. первичных связей в идеальной структуре права, выражающей его государственно-властные свойства, эта схема непригодна для анализа реальных частиц правовой системы, отличающейся высоким уровнем специализации.

Структура советского права

ловий относятся в большинстве случаев такие юридические факты, как правомерные действия субъектов, юридические события. В охранительных предписаниях условием является то или иное нарушение правовых обязанностей – правонарушение;

б) диспозицию (санкцию) – часть нормы, указывающую на юридиче-

ские последствия, которые наступают при наличии предусмотренных нормами условий. В регулятивных предписаниях эта часть нормы называется диспозицией; она образует содержание самого правила поведения, указывает на права и обязанности, которыми наделяются участники регулируемого отношения. В охранительных предписаниях рассматриваемая часть носит название санкции; она указывает на государственно-принудительные меры, применяемые к правонарушителю.

Эти две части нормы-предписания являются ее обязательными элемен-

тами. Их единство выражает тот закон связи, который присущ внутренней организации юридической нормы, придает ей качество цельного первичного звена правовой системы: предписать, не указывая на содержание предписываемого веления и на условия его действия, невозможно1.

Положению о двучленной структуре нормативного предписания принадлежит существенное теоретическое и практическое значение. Это положение учитывает действительный уровень развития нашего права, свойственную ему специализацию содержания, различие функций, выполняемых его подразделениями. «Теория строения правовых норм, принимающая во внимание их функции, специализацию и дифференциацию, наиболее адекватно отражает структуру реально существующих норм права»2. Указанное положение «работает» как раз применительно к первичному звену советской правовой системы: не превращая предписание в бесструктурное образование, оно сводит число элементов к минимуму (только два!) и тем самым подчеркивает конечность, своего рода физическую неделимость этого исходного подразделения структуры.

1 А.Ф. Апт и А.А. Кененов утверждают, что мысль о двучленной структуре реальных норм права якобы «ведет к тому, что в правовую материю оказывается включенным многое из того, что в законодательстве содержится, но правом не является, – призывы, пожелания, советы, обращения и т.п. При этом значение правовой нормы может быть придано и ненормативным предписаниям» (Вестник МГУ. Сер. «Право». 1973.

№ 3. С. 53). Но почему «ведет», может быть, «придано»? Авторы не приводят аргументов в пользу этого соображения. Да они вряд ли могут быть приведены, если учесть особенности и структурные черты нормативных предписаний, о которых правильно пишут сами авторы (см. там же).

2 Черданцев А.Ф. Специализация и структура норм права // Правоведение. 1970.

Глава третья. Нормативное правовое предписание

Вывод о двучленной структуре норм-предписаний правильно ориентирует законодателя, нацеливает его на то, чтобы четко формулировать в каждой норме-предписании два обязательных элемента – условие (гипотезу) и правовое последствие (диспозицию, санкцию). А это позволяет с предельной полнотой и ясностью регламентировать все стороны, все нюансы прав и обязанностей, правовых последствий, фактов, с которыми они связаны, и т.д.

Вывод о двучленной структуре норм-предписаний правильно ориентирует и практических работников. Этот вывод требует, чтобы они при анализе правовых предписаний, не упуская из поля зрения взаимной связи предписаний (логической нормы), находили в каждом из них как условия, так и правовые последствия и, следовательно, с наибольшей полнотой и определенностью выявляли их содержание.

Весьма симптоматично, что если попытаться свести структуру первичного звена правовой системы только к трехчленной схеме (логическим нормам), то это приведет к выпадению из сферы анализа существенных моментов данного содержания. Так, ряд предписаний, закрепленных в ст. 107 ГК РСФСР, которая посвящена прекращению права личной собственности на жилые дома (сверх одного), по своему главному содержанию вписывается в трехчленную схему и потому может быть изложен по формуле: «если… то… а в противном случае». Такую логическую операцию можно и нужно сделать для раскрытия государственно-властной природы указанных предписаний. Но при этом предписания предельно упрощаются, их содержание утрачивает множество существенных моментов, в том числе: а) последствия, предусматриваемые приведенной статьей, наступают и в случае, если жилые дома окажутся в собственности супруга лица и его несовершеннолетних детей, б) дома должны поступить в собственность «по основаниям, допускаемым законом», в) собственник вправе оставить у себя любой из домов по своему выбору, г) годичный срок для добровольного отчуждения исчисляется со дня возникновения права собственности на второй дом, д) вырученные от продажи суммы после возмещения расходов, связанных с принудительной продажей, передаются бывшему собственнику, и др.

Рассмотрение же содержания ст. 107 ГК РСФСР в соответствии с реальной структурой нормативных предписаний (т.е. при разграничении каждого из них только на два элемента) дает возможность выявить и проанализировать все стороны и оттенки соответствующего государственно-правового установления, в частности, и выраженный в этих предписаниях общий запрет, и регулятивные обязывающие

Структура советского права

нормы, и регулятивные управомочивающие нормы, и охранительные предписания – все детали и тонкости, которые имеют первостепенное значение на практике при решении юридических дел. Двучленная структура ярко выражена в содержании большинства разновидностей нормативных велений. Нередко она находит и адекватное словесно-грамматическое изложение непосредственно в тексте нормативного акта1.

Вместе с тем углубление специализации советского права приводит к известной трансформации двучленной структуры нормативных предписаний. Здесь можно отметить два характерных явления, органически взаимосвязанных.

В о п е р в ы х, отдельные дробные нормативные предписания становятся настолько специализированными, что по своему строению, казалось бы, теряют черты двухэлементной структуры. Таковы, в частности, нормы-дефиниции, закрепляющие определения понятий, нормы-принципы, например: «обвиняемый имеет право на защиту» (ст. 19 УПК РСФСР), «земля в СССР состоит в исключительной собственности государства и предоставляется только в пользование» (ст. 3 Основ земельного законодательства Союза ССР и союзных республик). В виде внешне бесструктурных предписаний формулируются запреты, общие права и обязанности граждан СССР.

В о в т о р ы х, по мере углубления специализации гипотезы нередко как бы выводятся из содержания определенной группы предписаний и формулируются в виде отдельных норм2. Таковы, в частности, предписания, определяющие правовое положение тех или иных субъектов. Когда, например, в ст. 24 КоБиС РСФСР говорится, что «правила настоящей статьи применяются в равной мере к супругам – членам единоличного крестьянского двора», то здесь, в сущности, регламен-

1 Интересный анализ структуры юридической нормы с точки зрения современной, деонтической логики проделал А.А. Эйсман. На обширном фактическом материале автор убедительно обосновал вывод, в соответствии с которым нормативное предложение состоит только из двух частей: гипотезы и диспозиции. «Нормативное предложение представляет сложное предложение, состоящее из двух логически неоднородных частей. Только вторая его часть является собственно «побуждением» (Эйсман А.А. Вопросы структуры и языка уголовно-процессуального закона // Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 15. М.: Юрид. лит., 1972. С. 74).

2 Это обстоятельство правильно подмечено в литературе: «Во многих случаях, когда группа статей устанавливает однородные по своему характеру правовые нормы, общая гипотеза излагается в одной статье, представляющей собой самостоятельную норму, а в других статьях излагаются различного рода предписания, которые должны осуществляться при наличии условий, заключенных в изложенной статье» (Общая теория советского права. С. 199).

Глава третья. Нормативное правовое предписание

тируется субъектный состав данных правоотношений. В гражданском законодательстве самостоятельную нормативную регламентацию получает заключение договоров (см., в частности, ст. 153–158 ГК УССР) – важнейшее обстоятельство, с которым закон связывает возникновение гражданских правоотношений.

Не означает ли все это, что специализация права приводит к появлению бесструктурных нормативных предписаний? К такому мнению и склонились отдельные авторы1. Однако вряд ли оно справедливо.

Нет ни одного нормативного правового предписания, из содержания

которого не следовала бы воля законодателя об условиях действия данного предписания. Эти условия могут быть всеобщими либо могут сводиться к указанию на субъектный состав (граждане СССР, суд и т.д.), но они непременно существуют, что так или иначе отражается в содержании юридической нормы2. Даже в случаях, когда, казалось бы, гипотезы «выводятся» из содержания определенной группы норм и образуют самостоятельные предписания, на самом деле они не полностью покидают данную группу норм, продолжают «присутствовать» в ней (например, указывается на вид субъектов, на то, что в данном случае речь идет о договоре, и т.д.).

Положение об универсальности двучленной структуры права имеет не только теоретическое значение (типичность структуры предписаний – показатель того, что все они качественно однородные, исходные, внутренне организованные звенья правовой системы), но и су-

1 Например, А.С. Пиголкии пишет: «Гипотеза – возможный, но вовсе не необходимый элемент норм положительного регулирования. Могут быть и такие нормы, осуществление которых не связано с конкретными обстоятельствами, практически возможно при любых условиях» (Пиголкин А.С. Теоретические проблемы правотворческой деятельности в СССР: Автореф. дис. ... докт. юрид. наук. С. 24).

2 А.А. Эйсман проанализировал с позиций деонтической логики структуру ряда нормативных предписаний, внешне лишенных признаков двучленной структуры, в том числе структуру нормативных дефиниций. Так, рассматривая логическую природу определения доказательства (ст. 69 УПК РСФСР), он пишет: «Неопределенность, конфликтная ситуация, столкновение интересов могут быть обусловлены прежде всего разным истолкованием самого понятия доказательства. И поэтому нормативное предложение должно нести информацию, способную устранить неопределенность именно в самом определении доказательства. Упоминание субъектов и адресатов здесь излишне, так как это определение для всех совершенно одинаково, не зависит от их положения и места в процессе» (Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 15. С. 86). Знаменателен заключительный вывод, к которому пришел автор: «Создается впечатление, что деонтическая (нормативная) логика в ее нынешнем состоянии недостаточно универсальна. Ее аппарат в основном приспособлен для анализа двухместных отношений («обязан» – «вправе»). Между тем для интерпретации нормативных определений, полномочий и других правовых явлений такой подход, возможно, обедняет правовой язык» (С. 99).

Структура советского права

щественное значение для практики применения юридических норм. В каждом случае применения специализированного предписания необходимо четко представлять те условия, при наличии которых оно действует. Если, например, данное предписание распространяется на всех граждан СССР, то это тоже важное условие действия нормы, выраженное в ее гипотезе: субъектами являются только граждане СССР, причем все граждане СССР, и т.д.

Нужно прежде всего отметить существование таких норм, которые выражают целый ряд соединенных при их формулировании условий действия и моментов, характеризующих их содержание. Так, в ст. 76 КоБиС РСФСР в одном предписании регламентируются не только размер алиментов, взыскиваемых на нетрудоспособных совершеннолетних детей, но и принцип взыскания, и его порядок, и периодичность взыскания. В ней говорится: «Размер алиментов, взыскиваемых с родителей на нетрудоспособных совершеннолетних детей, нуждающихся в помощи, определяется судом, исходя из материального и семейного положения родителей и нуждающихся в помощи детей, в твердой денежной сумме, выплачиваемой помесячно».

Гипотезы, диспозиции и санкции норм могут быть не только простыми, но и сложными, альтернативными. В одном и том же нормативном предписании может содержаться указание на несколько в совокупности или альтернативно действующих условий либо правовых последствий (см., например, ст. 17 и 18 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о труде, ст. 30 КоБиС РСФСР и т.д.). В частности, при поставке недоброкачественной продукции поставщик обязан возвратить полученные суммы, уплатить штрафные санкции, возместить убытки и принять обратно бракованную продукцию.

Сложными по своему содержанию являются диспозитивные нормы. В них органически сочетаются два самостоятельных предписания: одно – предоставляющее сторонам возможность самим установить условия своего поведения, другое – на тот случай, если стороны не урегулировали данный вопрос.

Существование такого рода многогранных, сложных, альтернативных, соединенных элементов нормативного предписания достойно серьезного внимания во многих отношениях. Оно отражает наличие

Глава третья. Нормативное правовое предписание

в содержании нормативных постановлений действующего права таких предпосылок, которые при дальнейшем углублении специализации права могут привести (и в ряде случаев действительно приводят) к формированию новых, обособленных нормативных предписаний. Нетрудно, например, представить возможность дифференциации содержания нормы ст. 76 КоБиС на ряд самостоятельных нормативных положений. Интересно, что в Кодексе торгового мореплавания Союза ССР возможность сторон самостоятельно устанавливать условия своего поведения обособлена в отдельные нормы, т.е. в порядке нормативного обобщения выделено одно из двух «связанных» предписаний диспозитивных норм. В ряде глав Кодекса имеется норма: «Правила, содержащиеся в данной главе, применяются в тех случаях, когда соглашением сторон не установлено иное» (например, ст. 168, 179, 188, 195 и др.).

Но не это главное, что хотелось бы отметить по рассматриваемому вопросу. Существование указанных выше гипотез, диспозиций, санкций выражает в ряде случаев интеграцию нормативного материала. Нередко законодатель и не стремится дифференцировать нормативные положения, а, напротив, ставит задачу в какой-то мере объединить совпадающие предписания, интегрировать их. Запомним это обстоятельство. Отсюда тянется ниточка к обобщающим структурам, в частности ассоциациям юридических норм.

Предлагаемая читателю книга посвящена юридической природе, типологии и технике законодательного оформления нормативно-правовых предписаний. Монографическое исследование не только обобщает и систематизирует имеющиеся научные разработки, но и определяет перспективы их использования в теории и практике. В книге разработано авторское определение нормативно-правового предписания, проанализированы его сущностные признаки. Не ограничиваясь детальным рассмотрением различных отраслей законодательства, автор широко использует данные лингвистики. Работа заслуживает внимания как студентов, так и ученых.

Из серии: Теория и история государства и права

* * *

компанией ЛитРес .

С благодарностью Николаю Николаевичу Вопленко – моему научному руководителю, уважаемым рецензентам – Николаю Александровичу Власенко и Владимиру Николаевичу Карташову, и с особой признательностью Владимиру Михайловичу Баранову за неоценимую помощь в издании этой книги

Глава I. Понятие и технико-юридическая природа нормативно-правового предписания

§ 1. Нормативное предписание в системе законодательства и системе права: анализ основных научных концепций правовых предписаний

Понятие «нормативно-правовое предписание» (НПП) вошло в категориальный аппарат теории государства и права сравнительно недавно. Очевидно, можно обнаружить определенные объективные предпосылки его появления. Представляется, что оно было призвано заполнить своеобразный пробел, образовавшийся в понятийном аппарате науки. Речь идет о правовой норме – одной из наиболее глубоко и подробно исследованных категорий отечественной правовой теории. Дело в том, что на определенном этапе сформировался круг вопросов, решение которых с позиции классической теории правовых норм вызывало серьезные затруднения. Наиболее острые дискуссии велись вокруг представления о структуре правовой нормы (ПН).

Оговоримся сразу, что из всего многообразия научных позиций наиболее обоснованной и ценной в теоретическом плане нам представляется концепция трехчленной структуры ПН, в рамках которой гипотеза, диспозиция и санкция признаются обязательным составом элементов, тем необходимым и достаточным минимумом правовой информации, который должен лежать в основе системы права .

Безусловно, поддерживая данную теорию, разделяя ее основные положения, мы не можем, тем не менее, не признавать и обоснованность критики, направляемой в ее адрес. Основное критическое замечание состоит в том, что в законодательстве крайне редко встречаются статьи, содержащие все три элемента ПН. Получается, что в конкретном нормативном акте содержится не минимальная, логически неделимая (иначе она потеряет свои регулятивные свойства) «клеточка» права, а ее часть .

Для решения рассматриваемой проблемы необходимо было отказаться от взгляда на ПН как на начальный элемент нормативного акта. Если отдельно проанализировать проблему в рамках системы права и системы законодательства, можно получить следующее. В основе системы права лежит ПН, причем, как правильно заметил П. Е. Недбайло, только при наличии всех трех элементов мысль законодателя, хотя бы и высказанная в разное время, является ПН. В противном случае это будет или часть ПН, или положение неправового характера. «Рассредоточение» частей ПН по различным нормативным актам не противоречит данному положению, так как связано с «материализацией» ПН (элементов системы права) в системе законодательства, и объясняется особенностями законодательной техники. Наоборот, такое рассредоточение подчеркивает связи между отраслями права, связи, которые существуют внутри системы права, обусловливая ее единство и целостность.

То, что ПН неделима в рамках системы права, вовсе не означает, что аналогичное требование ставится и в отношении системы законодательства. Однако ПН в этом случае не может признаваться начальным элементом нормативного акта, поскольку для последнего необходимо найти такую минимальную часть, которая была бы неделима уже применительно к системе законодательства . Классическая теория ПН не дает подобного понятия.

Среди сложных вопросов, связанных со структурой ПН, нужно выделить и вопрос о таких обязательных элементах нормативного акта, которые, по мнению большинства правоведов, не могут считаться ПН. Речь идет о декларациях, определениях, принципах, т. е. таких положениях, которые включаются в текст закона, но не имеют трехэлементной структуры ПН. Если считать основой нормативного акта ПН, то названные элементы как бы уходят на второй план, остаются без внимания, в то время как они составляют содержание законодательства наряду с ПН. Таким образом, если вопрос о месте этих правовых явлений в системе права, в принципе, был решен, то их положение в системе законодательства оставалось не определено.

Итак, классическая теория, несмотря на все свои достижения и положительные стороны, встала перед необходимостью модернизации для решения, как минимум, следующих проблем:

1) проблемы несоответствия структуры ПН тексту нормативного акта;

2) проблемы определения юридической природы государственно-властных велений, выходящих за рамки понятия ПН.

Категорией, способной решить эти задачи, стало нормативно-правовое предписание. В качестве самостоятельного термина оно впервые было использовано А. В. Мицкевичем в 1967 г. В своей работе «Акты высших органов Советского государства» автор определил НПП как «самый текст статей, пунктов или других грамматически и логически завершенных частей нормативных актов». В дальнейшую разработку этого понятия внесли свой вклад С. С. Алексеев, Л. Ф. Апт, Ю. В. Блохин, Г. А. Борисов, Н. Н. Вопленко, В. М. Горшенев, П. В. Евграфов, А. П. Заец, Т. Н. Мирошниченко, А. Л. Парфентьев, С. В. Поленина, А. С. Пиголкин, О. А. Пучков, В. Г. Тяжкий и др.

В ходе развития теоретических представлений о НПП в науке сформировались два основных подхода к определению сущности этого правового явления. В основе дискуссии в самом общем виде лежит вопрос о том, следует ли считать НПП минимальной структурной частью текста нормативного акта или минимальным правовым велением .

Характерно, что, определяя юридическую природу НПП, почти все авторы стремятся уйти от прямого отождествления его с формой или содержанием права. Отказываясь от подобной постановки вопроса, большинство исследователей подчеркивают, что НПП не совпадает ни с предложением текста (формой), ни с ПН (содержанием).

Но, тем не менее, акцент все же делается на той или другой стороне явления, и именно этот вопрос лежит в основе проблемы признания НПП начальным элементом системы законодательства или системы права.

От разрешения этой проблемы зависит, поэтому, не только понимание сущности НПП, но и направления дальнейшего его исследования. Взгляды ученых распределились следующим образом.

Первая точка зрения была высказана А. В. Мицкевичем. Мицкевич А. В. Указ. соч., ее сторонниками являются также Л. Ф. Апт, Ю. В. Блохин, Г. А. Борисов, Н. Н. Вопленко, А. П. Заец, А. А. Кененов, А. Л. Парфентьев, Л. М. Розин и др. Они признают НПП начальной категорией системы законодательства . Данная научная позиция на сегодняшний день включает два направления. Часть ученых связывают понятие НПП только с отраслевым срезом системы законодательства, другие – с системой законодательства в целом. Противоположная концепция представлена в работах С. С. Алексеева, Т. Н. Мирошниченко, В. Г. Тяжкого и др. НПП, по их мнению, является первичным звеном системы права .

Прежде чем оценить исследовательское значение каждой их названных концепций, отметим еще раз, что большинство правоведов стремятся отграничить НПП и от ПН, и от самого текста правового акта. Еще А. В. Мицкевич выделил два аспекта, две стороны данного правового явления: с одной стороны, оно представляет собой «то или иное логически завершенное положение, прямо сформулированное в тексте акта государственного органа», с другой стороны, содержит «обязательное для всех лиц решение государственной власти ». Впоследствии А. Л. Парфентьев, Ю. В. Блохин и др. подчеркивали, что НПП не следует отождествлять ни с ПН, ни с конкретным предложением текста (т. е. не следует делать акцент на какой-то одной стороне данного явления).

В своих крайних вариантах такой подход вступает порой в полное противоречие с общефилософскими положениями о парных категориях формы и содержания. Так, в одной из работ, косвенно затрагивающих понятие НПП, последнее определяется как «смысловая форма выражения ПН», но здесь же указывается, что «вовне НПП выражается в виде статей, пунктов…». Учитывая, что философия не дает никакой промежуточной категории, находящейся между формой и содержанием, возникает вопрос: если НПП – форма, то почему «смысловая», и почему эта форма нуждается во внешнем выражении, а не сама по себе является выражением содержания?

Очевидно, сложности, возникающие с отнесением НПП к форме или содержанию права, свидетельствуют только об одном – о том, что НПП и есть единство формы и содержания, и есть само право, его нерасчленяемый минимальный элемент. Именно на это в свое время указал С. С. Алексеев, подчеркнув, что в НПП наиболее ярко выражено органическое единство содержания и внешней формы в праве.

В этой связи вполне оправданно стремление многих авторов рассмотреть НПП как начальный элемент системы права . Основная трудность, с которой при этом сталкивается исследователь, состоит в том, что традиционно первичным элементом системы права признается ПН.

Проблема эта решается по-разному. С. С. Алексеев во избежание простой замены одного понятия другим вводит категорию идеальной структуры права, в основе которой лежит логическая ПН, и главной структуры, включающей НПП. Идеальная структура выражает логические связи, композицию права. Это как бы идеальная модель (образ) реально существующей главной структуры, непосредственно отраженной в законодательстве.

В. К. Бабаев предлагает определять право как систему ПН и НПП. Наряду с ПН он выделяет такие НПП, которые «не укладываются в понятие правовой нормы». Это, прежде всего, так называемые исходные НПП (принципы, декларации и т. д.), которые выступают как относительно самостоятельные единицы содержания права. Сходным образом поступают В. М. Горшенев и Т. Н. Мирошниченко, рассматривая в качестве структурных единиц системы права типичные (ПН) и нетипичные НПП.

Наше исследование, как уже говорилось, основывается на представлении о трехчленной структуре ПН. В рамках этой концепции ПН в единстве всех ее элементов, с одной стороны, выступает как минимальная логически неделимая часть права, а с другой стороны, может выражаться в законодательстве в виде нескольких правовых высказываний. При этом тот же В. К. Бабаев подчеркивает, что НПП, образующие ПН, не имеют самостоятельного значения и не должны рассматриваться в качестве элементов системы. Другие же («исходные», «нетипичные») НПП соответствуют отдельному правовому высказыванию, непосредственно представленному в тексте нормативного акта. В результате статус элементов системы придается явлениям разного уровня сложности: отдельным, элементарным НПП и ПН, состоящим из таких НПП.

На сомнительность подобного подхода указывает, в частности, В. Г. Тяжкий, однако концепция, предложенная им самим, также вызывает определенные возражения. По его мнению, следует признать первичным элементом системы права именно НПП. Часть из них в определенном сочетании друг с другом образует ПН, регулирующие общественные отношения. Другая часть обеспечивает согласованную работу самой системы права, выполняя особые «внутрисистемные» функции. ПН выступает, таким образом, не начальным элементом права, а элементом второго порядка .

Безусловно, данная концепция достаточно интересна и удачна, особенно с точки зрения тех целей, которые ставил перед собой автор (исследование внутренней организации системы права). Однако, по нашему мнению, ревизия традиционного взгляда на ПН как первооснову системы права вряд ли целесообразна. Суть классического подхода состоит именно в том, что ПН демонстрирует на микроуровне сам механизм действия права, отражает основные свойства права как целого. Несмотря на серьезные недостатки данной позиции, отмечаемые в литературе, она имеет несомненные достоинства, позволяющие нам принять ее в качестве исходного пункта или теоретической базы исследования.

В контексте концепции трехчленного строения ПН принципиально важно, исследуя содержание права, исходить из необходимости установления всех трех элементов ПН, обеспечения четких связей между ними. Безусловно, нельзя закрывать глаза на реально существующую структуру конкретных предложений правового текста, которые, как любые предложения в русском языке, логически делятся на две части; на тот факт, что ПН выражается не одним, а несколькими такими предложениями. Однако методологически более верным представляется вынести исследование этой проблемы за рамки системы права, анализируя ее в связи с вопросами законодательного оформления правовых требований, изложения в тексте нормативного акта логически цельной ПН.

Итак, признание НПП начальным элементом системы права неизбежно приводит к принижению теоретического значения категории ПН (в ее классическом понимании), так как ПН либо приравнивается к другим правовым велениям, выполняющим вспомогательные функции в системе права, либо перестает восприниматься как первооснова права.

Поэтому хотелось бы отдать предпочтение противоположному научному направлению, в рамках которого НПП исследуется как начальный элемент системы законодательства . В рамках этого направления также существует несколько подходов.

Согласно одной точке зрения, представленной П. Б. Евграфовым, С. В. Полениной, Н. В. Сильченко, НПП представляет собой минимальный элемент отраслевой системы законодательства . В соответствие с другой позицией – элемент всех структур законодательства и системы законодательства в целом . Этот взгляд наиболее подробно обоснован в работах А. П. Заеца.

Сторонники первого подхода исходят из того, что система законодательства в отечественной науке рассматривается в трех аспектах: как иерархическая, федеративная и отраслевая системы. По мнению этих ученых, необходимо проводить четкое различие между внутренними структурами этих систем. В основе первых двух систем должен лежать нормативно-правовой акт. Именно нормативные акты (а не отдельные НПП) создаются правотворческими органами и образуют в своей совокупности систему. Именно они придают содержащимся в них НПП ту или иную юридическую силу, определяют сферу их действия в зависимости от того, какое место данный акт занимает в иерархической и федеративной системах законодательства. Что касается НПП, то оно не является здесь «единицей измерения», как не являются самостоятельными элементами системы права гипотеза или санкция ПН. И по аналогии со структурными частями ПН, НПП в данном случае выступает как самостоятельная единица структуры нормативного акта , но не системы законодательства в целом.

В отличие от иерархической и федеративной, отраслевая система законодательства не представляет собой простой совокупности нормативных актов. Отрасли ее формируются на основе общности содержания входящих в данную отрасль велений. И именно здесь на первый план выходит понятие НПП. При взгляде на систему законодательства с точки зрения формальных признаков нормативных актов (юридическая сила, сфера действия, правотворческий орган) говорить о нем не было смысла, так как для всех НПП, входящих в один правовой акт, эти признаки общие. Когда же речь заходит о содержании законодательства, нормативный акт неизбежно распадается на части, разделы, главы и составляющие их НПП. При этом не главы или разделы, а именно НПП как минимальная, логически неделимая часть правового текста должно считаться начальным элементом системы законодательства.

Критикуя данную позицию, А. П. Заец указывает, что деление системы законодательства на иерархическую, федеративную и отраслевую должно отражать тот факт, что в реальной действительности существует и функционирует лишь одна система законодательства, поэтому и минимальный элемент у этой системы должен быть только один.

Думается, оба подхода имеют под собой определенные основания. Концептуальный вопрос, возникающий при определении места НПП в правовой системе: право или законодательство – однозначно решается в пользу законодательства (что было доказано нами методом “от противного”). Учитывая это, вряд ли правильно разрывать внутренне единую, целостную систему законодательства, проводить настолько резкую границу между различными ее пластами, как это делают П. Б. Евграфов и др. Продемонстрировать единство, целостность, внутреннюю согласованность системы законодательства можно, только основываясь на представлении о едином, общем для всех ее подструктур начальном элементе.

Очевидно, что и в методических целях удобнее рассматривать НПП как основу всей системы законодательства. НПП – категория, более соотносимая с ПН, чем нормативно-правовой акт, поэтому студентам легче будет осмыслить такие сложные категории, как система права и система законодательства, оценить их соотношение как формы и содержания, в том числе и на уровне первичных элементов.

Но в строго научном плане нельзя не признать этот подход определенной уступкой, сознательным упрощением проблемы. Возвращаясь к началу нашего рассуждения, повторим, что, исходя из представления о НПП как неделимом минимальном элементе права, символизирующем единство содержания и формы , мы не можем однозначно отнести его ни к системе законодательства, ни к системе права.

А следовательно, возникает два варианта решения проблемы: либо признать, что НПП лежит в основе обеих систем, либо рассматривать его в качестве «атома», «строительного материала», не относящегося непосредственно ни к одной системе.

Характерно, что обе эти идеи так или иначе высказывались в научной литературе. К первому выводу пришел в своих исследованиях В. Г. Тяжкий, оговорившись, что в качестве элемента системы права НПП следует рассматривать как логически завершенное государственно-властное веление, а в качестве элемента системы законодательства – как подразделение внешней структуры нормативного акта (статья, пункт, абзац и т. д.).

Недостатки такого взгляда, в принципе, уже перечислялись выше. НПП, помещаемое в систему права, неизбежно «вытесняет» ПН, либо приравнивает ее к другим велениям законодателя, выполняющим разнообразные вспомогательные функции в системе права и поэтому занимающим в ней совершенно неравное положение . Относительно равный статус они могут иметь только как веления, выраженные в нормативном акте. Общей, объединяющей их чертой является именно то, что все они помещены законодателем в правовой акт, т. е. все они являются НПП. Признать НПП основой системы права означает нивелировать те содержательные и, главное, функциональные различия, которые существуют между отдельными их видами, поставить на один уровень явления разной степени сложности и разного функционального назначения.

Обратимся теперь к рассмотрению тех исследовательских возможностей, которые дает подход С. В. Полениной и П. Б. Евграфова, так как именно он логически приводит ко второму варианту разрешения проблемы сущности НПП.

Итак, если между иерархическим и федеративным срезами системы законодательства может быть проведена достаточно устойчивая аналогия, то отраслевая структура законодательства, действительно, очень отличается от остальных, и игнорировать эти отличия нельзя.

Тот факт, что в основе выделения отраслей законодательства лежит не формальный, а содержательный критерий, сближает их с отраслями права. Не случайно проблема их соотношения вызывает дискуссии в науке. Вероятно, в решении данной проблемы нужно исходить из следующего:

1) Право неразрывно связано с законодательством. «В государстве функционирует одна и единая социально-политическая регулятивно-охранительная правовая система, а не обособленные друг от друга системы права и законодательства одновременно».

2) «Законодательство – это форма самого существования ПН, средство их организации, придания им определенности, объективности». Оно существует в виде нормативных актов.

3) Право материализуется в законодательстве. Вне этого носителя ПН находят свое отражение в правосознании людей, в научно-теоретических исследованиях. Именно на этом, теоретическом, уровне и происходит деление системы права на отрасли.

4) Деление законодательства на отрасли также нормативно не определено и часто не зависит от принадлежности велений к тому или иному правовому акту, т. е. это теоретико-практическая группировка нормативного материала по признаку общности содержания.

Следовательно, группировка эта не может происходить вне связи с теоретическими исследованиями и представлениями об аналогичном делении в рамках системы права. «Ни о какой научно обоснованной системе (структуре) законодательства не может идти речь, если не выявлена система (структура) права и если она без серьезных оснований не учитывается при построении структуры законодательства».

Итак, выделение отраслей законодательства происходит на основе существующих отраслей права, а значит, посредством этого деления законодательство как система нормативных актов как бы привязывается к объективно существующей структуре права.

Таким образом, отраслевая система законодательства выступает как некое промежуточное, переходное явление между системами права и законодательства, между содержанием и формой права. С одной стороны, она, безусловно, состоит из конкретных законодательно оформленных положений, с другой стороны, положения эти теоретически вырваны из контекста и сгруппированы в зависимости от их содержания. Признавая НПП начальным элементом этой системы, мы тем самым получаем возможность исследовать совершенно особую специфическую природу этого правового явления.

Достаточно показательным представляется тот факт, что рассмотренная выше концепция С. С. Алексеева содержит, в принципе, сходный взгляд на проблему. По сути, ученые предлагают аналогичные схемы с той только разницей, что один помещает ее в систему права, а другие – в систему законодательства.

НПП в понимании С. С. Алексеева относится не к законодательству как системе нормативных актов и не к праву как идеальной системе. Главная структура права (как и отраслевая система законодательства в ранее используемой терминологии) находится как бы между законодательством и логически стройной, «идеальной», системой права, группируя по содержанию непосредственно изложенные в законе НПП (см. схему). Различия заключаются, прежде всего, в том, что С. С. Алексеев, относя НПП к системе права, делает акцент на содержательной, а не на формальной, стороне НПП.

Нетрудно заметить, что подобный «круговорот идей» возникает достаточно часто. Кроме приведенного примера можно назвать и другие. Так, нами рассматривалась точка зрения В. К. Бабаева, сог ласно которой разноуровневые явления – НПП и ПН – образуют основу системы права. Аналогичным образом некоторые ученые называют в числе элементов системы законодательства и норма тив ный акт в целом и отдельные НПП. Естественно, оценивая эту позицию, можно привести те же самые аргументы: правовой акт – совокупность НПП, не может признаваться логически неделимым элементом системы одновременно с составляющими его НПП.

Очевидно, такая ситуация в науке вполне закономерна. Изучая ту или иную проблему, каждый исследователь вырабатывает собственный взгляд на нее, при этом схватывая, освещая реальные, действительные черты и особенности объекта. Если выявить то общее, что присутствует во всех или в большинстве концепций, станет ясна сама природа исследуемого явления. А поняв эту природу, можно выбрать тот подход, который с методологической точки зрения является более удачным, т. е. больше способствует ее раскрытию. Именно поэтому «создание понятия не есть результат труда лишь одного ученого, а является продуктом развития всей науки».

Применительно к тому спектру взглядов, краткий обзор которых был проведен нами, можно сделать вывод, что, несмотря на значительный разброс мнений (НПП рассматривается как основа системы законодательства, ее части, нормативного акта, системы права, одной из подструктур системы права, обеих систем одновременно), большинство авторов высказывают, как минимум, две общие идеи:

1) НПП невозможно отождествить только с формой или только с содержанием права;

2) понятием «НПП» охватывается весь массив велений законодателя, включающий в себя далеко не только ПН.

К подробному исследованию второго вывода мы обратимся несколько позже (в § 3 настоящей главы). А чтобы достаточно наглядно осветить первый, наилучшим образом, как уже говорилось, подходит взгляд на НПП как начальный элемент отраслевой системы законодательства .

Последняя, повторимся, служит промежуточным, переходным звеном между системами права и законодательства и состоит из реальных единиц правового текста, теоретически объединяемых в отрасли и институты.

Учитывая названную особенность отраслевой системы законодательства, можно говорить о специфической природе НПП.

С одной стороны, НПП не всеми признается элементом законодательства (при сугубо формальном подходе к нему – как системе нормативных актов, построенной по иерархическому или федеративному принципу), но сам правовой акт, лежащий в основе этой системы, представляет собой не что иное, как текст, состоящий из отдельных правовых высказываний – отдельных велений законодателя.

С другой стороны, первичным звеном системы права считается не НПП, а ПН, но говорить о ПН мы можем, лишь основываясь на конкретных правовых велениях, непосредственно выраженных в законодательстве, т. е. на НПП.

В научном исследовании не всегда уместны образные сравнения, метафоры, однако иногда они помогают яснее выразить ту или иную мысль. НПП представляет собой мельчайшую частицу – квант, из которого складываются атомы правовой материи. Элементом («атомом») системы права является ПН, НПП же может рассматриваться как составляющая элемента («квант»).

Итак, и ПН (содержание), и нормативный акт (форма) строятся из НПП. Существование систем права и законодательства, их центральных элементов, таким образом, невозможно без НПП. Отсюда, можно предположить, что НПП, являясь начальным звеном лишь отраслевой системы законодательства, как бы одновременно связано с обеими рассматриваемыми системами (и с содержанием, и с формой права).

В результате НПП выступает как универсальная категория, объединяющая систему законодательства и систему права. Это своего рода «строительный материал», без которого начальные элементы этих систем немыслимы.

Тот факт, что НПП нельзя однозначно отнести к форме или к содержанию права, не противоречит логике исследования. Рассмотрение формы и содержания по отдельности – это всегда научная абстракция. В этом смысле абстрактны понятия системы права и системы законодательства. В действительности они, взятые в отдельности , не существуют. Они необходимы для детального изучения всех аспектов реально существующего действующего права. Мельчайшим элементом этого реально, объективно существующего права и является НПП – минимальное веление законодателя. Говоря о нем, мы не стремимся различать формальный и содержательный аспекты, потому что как работающий компонент права, как правовое явление, а не его теоретическое понятие НПП существует только в единстве формы и содержания.

Нельзя поэтому согласиться с высказанным в литературе мнением, что НПП имеет неправовую природу и не может рассматриваться как элемент объективного права. Наоборот, его природа – самая что ни на есть правовая, оно выступает как «живая клеточка правовой материи», мельчайшая частица реально существующего права.

Итак, на уровне более или менее крупных структурных образований (таких, как нормативный акт, ПН, правовой институт) условное разделение формы и содержания, отдельное исследование формальных и содержательных аспектов, разумеется, необходимо. Но нельзя забывать, что разделение это условно , что в реальной жизни изучаемое явление существует в неразрывном единстве формы и содержания. Категория НПП позволяет подчеркнуть это единство на уровне мельчайших элементов объекта.

В то же время, переходя на язык научных абстракций, мы встаем перед необходимостью найти в системе соответствующих теоретико-правовых категорий место для НПП. Помещая его в систему законодательства (форму), мы руководствуемся несколькими соображениями:

1) место начального элемента системы права достаточно прочно занимает ПН, а соотносимая с ней категория, обозначающая минимальный элемент системы законодательства в теории, как отмечалось, отсутствует;

2) исследование НПП как элемента системы законодательства дает возможность наилучшим образом раскрыть природу этого явления.

Включая НПП в систему законодательства, мы подчеркиваем тем самым его связь с непосредственным волеизъявлением законодателя, его живой, подвижный характер (но «подвижный» не в силу саморазвития содержания в отрыве от формы, а «подвижный» только при условии и в силу изменения формы).

Безусловно, определенный акцент на форме в этом случае все равно делается. Однако для этого есть свои основания. Дело в том, что взаимодействие содержания и формы в праве имеет свои особенности. Общефилософские положения об определяющей роли содержания по отношению к форме, о том, что содержание, изменяясь, ломает форму, а форма, как правило, отстает от содержания в своем развитии, применимы к описанию динамики права лишь с некоторыми оговорками. В процессе развития изменяется, в первую очередь, не само содержание права, а общественные потребности, общественные отношения, требующие нового нормативного урегулирования. Содержание же права, несмотря на это, в целом остается неизменным до тех пор, пока законодатель не внесет в него изменения. Именно деятельность законодателя является источником появления НПП, ключевым моментом в его существовании. Она одновременно выступает как конечный пункт процесса правообразования и как начальный пункт самостоятельной жизни НПП. Импульс развития права идет, таким образом, не «изнутри» (не из содержания права), а «извне» (от регулируемых общественных отношений). Можно заключить поэтому, что определенный «перекос» в сторону формы существует в праве объективно. И именно этот «перекос», эту «особую содержательность» формы права мы подчеркиваем, помещая категорию НПП («живого», нерасчленяемого элемента, «атома» права) в систему законодательства. Тем самым преодолевается взгляд на законодательство как застывшую форму права. Именно поэтому, включая НПП в систему законодательства, мы, тем не менее, называем их не законодательными , а правовыми предписаниями.

Итак, анализ существующих концепций НПП позволяет заключить следующее. В самом общем виде НПП должно признаваться начальным элементом системы законодательства. Это дает возможность подчеркнуть связь правовых велений с текстом нормативных актов, а также выделить в законодательстве категорию, корреспондирующую ПН как начальному элементу системы права.

Однако при более глубоком рассмотрении возникает необходимость уточнить принятую концепцию, признав НПП элементом лишь отраслевого среза системы законодательства, основываясь на том, что:

– именно здесь наиболее отчетливо проявляются возможности его самостоятельного функционирования как элемента системы;

– такой подход наилучшим образом позволяет продемонстрировать природу НПП, единство содержания и формы в нем.

Подобное стремление одновременно использовать несколько концепций НПП представляется оправданным в связи с тем, что НПП, как и каждое явление объективной реальности, нуждается в многостороннем исследовании. «В каждый момент мы имеем лишь определенное число образов реальности… Эти образы являются “аспектами вещи”. “Аспект” принадлежит вещи, это, если говорить грубо, часть вещи. …Это является наиболее часто встречающейся причиной наших ошибок, поскольку заставляет нас думать, что для того, чтобы убедиться в истинности идеи, достаточно убедиться в ее “реальности”, т. е. в том, что она отражает какой-либо “истинный аспект”, не заботясь при этом о целостности идеи, которая достигается путем сопоставления ее не только с отражаемым ею “аспектом”, но и с основной особенностью реальности, которая заключается в том, что реальность существует “в целом” и, следовательно, всегда имеет “другие аспекты”».

Учитывая сказанное, хотелось бы выделить те аспекты понятия НПП, которые, как нам кажется, могут быть освещены с позиции предлагаемого подхода.

Итак, термином «НПП» можно оперировать:

1) исследуя систему права (имея в виду минимальное веление законодателя, из которого складывается правовая материя и, в первую очередь, ее начальный, основополагающий элемент – ПН);

2) рассматривая его как структурную часть, единицу нормативно-правового акта, образующую в сочетании всех своих видов последний как систему ;

3) изучая проблему единства, целостности, согласованности законодательства как системы (здесь НПП выступает не как часть конкретного правового акта, а как основа, минимальный компонент всей системы законодательства);

4) используя его в качестве категории законодательной техники (учитывая, что именно формулированием конкретных НПП занимается законодатель в ходе нормотворческого процесса);

5) и, следовательно, представляя НПП категорией правовой науки .

Термин «категория» шире, чем «понятие». Только наиболее общие, предельно широкие правовые понятия называются правовыми категориями. Таковым является, по нашему мнению, НПП, выступающее одновременно и как понятие науки и как работающий компонент права .

§ 2. Признаки и определение нормативно-правового предписания

Обосновав общую концепцию исследования, необходимо непосредственно обратиться к признакам изучаемого явления и определению его понятия (как того требует формально-юридический метод).

В теории НПП этот вопрос нельзя считать достаточно разработанным. Несмотря на значительную популярность понятия НПП в научной литературе, количество различных его определений невелико. Во многих исследованиях, связанных с данным понятием, дефиниция НПП вообще отсутствует. Большинство авторов ограничиваются цитированием двух общеизвестных определений – А. В. Мицкевича и С. С. Алексеева, не формулируя при этом собственного. Даже работы А. Л. Парфентьева, Т. Н. Мирошниченко, Ю. В. Блохина, А. П. Заеца, специально посвященные данной тематике, обходятся без авторской дефиниции НПП, исследуя лишь признаки, выводимые из перечисленных определений.

Причины такой ситуации, как представляется, следует видеть в том, что уже в первой в отечественной правовой науке дефиниции НПП А. В. Мицкевичу удалось подчеркнуть все основные моменты, наиболее важные для понимания сущности НПП вне зависимости от подхода к данному понятию.

Согласно определению, данному А. В. Мицкевичем, НПП – это то или иное логически завершенное положение, прямо сформулированное в тексте акта государственного органа и содержащее обязательное для других лиц, организаций решение государственной власти . Обычно в литературе указывается на две основные черты НПП, зафиксированные в этой дефиниции:

– общеобязательное решение государственной власти (государственно-властное веление) ;

– грамматическая выраженность в тексте акта государственного органа .

Первый из этих признаков, характеризуя содержание НПП, сближает его с ПН. Второй признак освещает формальную сторону НПП. Именно сочетание указанных свойств НПП и определяет его качественное своеобразие в ряду таких правовых явлений, как ПН и нормативный акт. И именно эти свойства определяют то главное в сущности НПП, что признается, как было показано, абсолютным большинством исследователей, – неразрывное единство формы и содержания.

Принципиальное значение названных двух положений несколько затеняет третий признак, который может быть выведен из определения А. В. Мицкевича:

– логическая завершенность веления .

Второе общеизвестное определение было предложено С. С. Алексе евым. В соответствии с ним НПП – это элементарное, цельное, логически завершенное государственно-властное веление нормативного характера, непосредственно выраженное в тексте нормативно-правового акта . В нем, кроме названных А. В. Мицкевичем трех признаков, выделяются еще три:

– нормативный характер;

– цельность ;

– элементарный характер.

Существуют и другие определения. Н. Н. Вопленко понимает под НПП правотворческое веление общего характера, содержащееся в тексте источника права и выступающее в качестве логически сформулированного требования, подкрепленного возможностью государственного принуждения . Автор выводит из своего определения следующие признаки:

1) властное веление общего характера ;

2) правотворческое оформление в виде содержания официальных источников права ;

3) опора на возможность государственного принуждения .

В. М. Сырых определяет НПП как цельное, логически завершенное и формально закрепленное в тексте нормативно-правового акта властное веление правотворческого органа . По мнению В. В. Лазарева и Т. Н. Радько, НПП – это государственно-властное веление, получающее логически завершенное, формально определенное закрепление в официальном тексте . К уже названным признакам здесь прибавляется – формальная определенность .

В литературе называют и другие признаки НПП. Так, А. Л. Парфентьев выделяет три признака:

1) государственно-властное веление, представленное непосредственно в тексте правового акта;

2) такой первичный элемент системы законодательства, в котором выражается определенное правовое отношение между субъектами права;

3) имеет двойственную природу: с одной стороны, включается в ту или иную часть внешней структуры акта (статью, пункт и т. д.), с другой – выступает в качестве элемента внутреннего содержания акта.

Очевидно, здесь можно говорить не о трех, а о пяти характеристиках НПП:

– государственно-властное веление ;

– непосредственная представленность в тексте правового акта ;

– первичный элемент системы законодательства ;

– выражение определенного правового отношения между субъектами права ;

– двойственная природа .

А. П. Заец, рассматривая юридическую природу НПП, акцентирует внимание на двух основных чертах:

– правовом характере и

– нормативности .

В качестве главной черты называет нормативность НПП и П. Б. Евграфов, указывая, что последняя непосредственно вытекает из нормативности государственной воли, составляющей содержание НПП.

Рассмотрим, что представляет собой каждый из перечисленных признаков.

1) Государственно-властное веление – это один из двух основных признаков НПП. В отечественной правовой литературе понятие веление государственной власти достаточно подробно рассмотрено применительно к категории ПН. Связь ПН с государством анализируется с помощью понятий «государственно-волевой характер», «государственная обязательность», «государственно-властный характер», «устанавливаемость государством», «связь процесса формирования ПН с государственными органами». Проблема связи НПП с государством вытекает из проблемы соотношения государства и права в целом и, следовательно, не может рассматриваться с помощью одной категории приоритета. Однако формальная зависимость НПП от государственных органов как на стадии создания , так и на протяжении всего времени действия очевидна. Зависимость эта проявляется в двух аспектах:

– НПП устанавливаются государством ;

– обеспечиваются силой государства .

Следует согласиться с В. Н. Карташовым в том, что для характеристики современного права термин «государственно -властное веление» становится слишком узким. НПП содержатся в нормативных актах органов местного самоуправления, негосударственных организаций и т. п. Правильнее поэтому называть их властными велениями. Использование традиционного термина «государственно-властное веление» в настоящей работе объясняется, в первую очередь, стремлением указать на то, что НПП – это веления не только устанавливаемые, но и признаваемые, поддерживаемые государством, опирающиеся на его авторитет.

2) Опора на возможность государственного принуждения является одним из важнейших признаков права в целом, условием его существования и функционирования как общеобязательного регулятора поведения людей.

Однако, указывая в качестве главного признака, что НПП является велением государственной власти, мы, в первую очередь, имеем в виду его обеспеченность, гарантированность принудительной силой этой власти. Властность веления подразумевает его обязательность, а следовательно, защиту со стороны государства.

3) Называя в качестве признака НПП его правовой характер , А. П. Заец также подразумевает, что НПП устанавливаются государством, обеспечиваются мерами государственного воздействия и являются поэтому общеобязательными требованиями. Очевидно, аналогичный смысл вкладывается в понятие «государственно-властное веление».

4) Второй определяющий признак НПП – непосредственная выраженность в тексте нормативно-правового акта . М. М. Бахтин писал, что текст – это первичная данность для лингвистики, филологии, литературоведения, истории, права и вообще всего гуманитарно-философского мышления, он «является той непосредственной действительностью (действительностью мысли и переживаний), из которой только и могут исходить эти дисциплины и это мышление. Где нет текста, там нет и объекта для исследования и мышления». Именно поэтому «не следует рассматривать законодательный текст как нечто сугубо формальное, чисто документальное. В законе нет ничего иного (ни большего, ни меньшего), кроме того, что выражено в тексте – в словах, словесных формулировках. Только и исключительно через них закон раскрывает свое содержание, “входит” в общество, в жизнь людей». Образно говоря, право – это не мысль законодателя, это его слова .

5) Вероятно, двойственная природа , выделенная А. Л. Пар фентьевым в качестве признака НПП, представляет собой не что иное, как единство формы и содержания НПП, которое следует из сочетания двух его основных черт.

6) В качестве одной из главных черт НПП выступает нормативность . Сущность этой категории заключается в направленности на регулирование вида общественных отношений , внесение в них общеобязательного порядка, установленной меры. Это внутреннее качество НПП оформляется внешними признаками нормативности. По поводу определения количества этих признаков в литературе существует две основных точки зрения. Автором первой является И. С. Самощенко, выделивший два главных признака: (а) неконкретность (неперсонифицированность) адресата и (б) периодичность (постоянный характер) действия. А. В. Мицкевич добавил к ним третий признак: (в) сохранение действия независимо от исполнения.

Отмечая достаточно спорный характер последней позиции, А. П. Заец указывает, что идея А. В. Мицкевича является плодотворной, поскольку позволяет сконцентрировать внимание на сохранении действия НПП как на конечном результате, итоге влияния регулируемых отношений на эти НПП. Поэтому многие правоведы вслед за А. В. Мицкевичем перечисляют три названных признака нормативности.

Однако другие ученые считают выделение третьего признака излишним. По мнению И. С. Самощенко, периодичность действия НПП охватывает как возможность неоднократного применения, так и то, что НПП не исчерпывается однократным исполнением. Ю. В. Болхин указывает, что признак периодичности имеет несколько значений. В одних случаях он означает повторность, неоднократность применения НПП, в других – непрерывность, постоянство их действия. В связи с этим именно неконкретность адресата и возможность неоднократного применения НПП рассматриваются как общеродовые, универсальные признаки нормативности .

7) Формальная определенность , по мнению Н. Н. Вопленко, проявляется в том, что:

– НПП издаются или санкционируются строго определенными органами,

– в четко определенном порядке,

– выражаются в формализированных источниках,

– вступают в силу и прекращают свое действие в соответствии с установленной юридической процедурой.

П. Е. Недбайло указывает также на то, что они устанавливают точно определенные права и обязанности участников общественных отношений. Следует, однако, согласиться с О. Э. Лейстом в том, что подобная абсолютизация формальной определенности НПП (и права вообще) недопустима и приводит к преувеличению их императивности (в том числе и норм, предоставляющих различные права). Формальная определенность понимается большинством авторов именно как «определенность правовых норм (читай «НПП». – М. Д.) по форме , т. е. понятие, не затрагивающее логико-юридическое содержание нормы». Исходя из этой позиции, ясность, четкость, недвусмысленность – одним словом, определенность содержания НПП – это, скорее, не признак, а требование, обусловливающее эффективность его действия.

Таким образом, в признак формальной определенности НПП можно включить следующие элементы:

– НПП издаются управомоченными органами в строго определенном порядке;

– находят свое отражение в нормативных актах (определенной юридической силы и сферы действия во времени, в пространстве и по кругу лиц).

8) А. Л. Парфентьев указывает также на то, что в НПП выражается определенное правовое отношение между субъектами права . По нашему мнению, данное положение не может быть рассмотрено как родовой признак НПП. Правовые веления, закрепленные в тексте нормативного акта, разнообразны. Как будет показано ниже, далеко не каждое из них несет в себе правило поведения, и не каждое имеет результатом своей реализации правоотношение. Такие признаки как предоставительно-обязывающий характер, модель регулируемых общественных отношений, модель взаимодействия соответствующих субъектов считаются обычно присущими ПН. Ввиду того, что нами не ставится знак равенства между категориями «ПН» и «НПП», перенос данных признаков на понятие НПП представляется необоснованным.

9) Тот факт, что НПП является начальным элементом системы законодательства , характеризует, вероятно, не само понятие НПП, а его место в правовой системе. Поэтому правильнее рассматривать его не в качестве признака НПП, а в качестве черты, определяющей его значение в системе категорий правовой науки.

10) Обязательной чертой НПП считается его логическая завершенность . С синтаксической точки зрения, существенным признаком завершенности коммуникативной единицы языка является ее контекстная свобода, или самодостаточность единицы. Она предполагает отсутствие необходимости обращения к внешним источникам информации. Мысль законодателя выражена здесь от начала и до конца, смысл веления может быть понят без учета контекста.

При этом и лингвисты, и правоведы подчеркивают относительность этой логической завершенности. Так, по мнению А. Л. Парфентьева, относительность логической завершенности НПП обусловлена тем, что оно не может регулировать общественные отношения изолированно от других, тесно связанных с ним НПП.

11) Как подчеркивает П. Б. Евграфов, каждое НПП представляет собой относительно завершенное юридическое целое . Цельность как признак НПП не тождественна логической завершенности. Понятием, противоположным цельности, является дробность. Цельный характер НПП означает, что оно представляет собой внутренне согласованное правовое веление, элементы которого объединены общим смыслом, образуя некое единство, целостность. Все части целого неразрывно связаны между собой. Вынесение элемента за пределы внутренней структуры, раздробление НПП ведет к нарушению его целостности. Отсюда, невозможно изложение одного цельного НПП в нескольких частях нормативного акта или нескольких актах.

12) Со сказанным выше согласуется представление об элементарном характере НПП. Это означает, что НПП представляет собой минимальное веление законодателя, и попытка «расчленить» его на более мелкие правовые требования неизбежно приведет к потере смысла. Из этого вовсе не следует, что НПП не может быть разделено на структурные части, но ни одна из этих частей, взятая в отдельности, не является самостоятельным логически завершенным велением. Каждое слово законодателя «работает» здесь на формулирование одного конкретного НПП.

Последние три признака НПП в совокупности делают необходимой постановку вопроса о той грамматической единице текста, в рамках которой «материализуется» НПП.

Ввиду всего сказанного о сущности НПП, вопрос этот имеет принципиальное значение. Основным формальным признаком НПП является его непосредственная выраженность в тексте правового акта, поэтому исследование структуры текста в данном случае обязательно.

В первую очередь следует подчеркнуть: большинство правоведов признают, что словесная организация НПП в значительной мере предопределяет его конкретные признаки как регулятора общественных отношений. Это объясняется непосредственной связью языка и мышления. Вильгельм Гумбольт отмечал, что именно «язык есть орган, образующий мысль».

Среди теоретиков права широко распространено мнение, что единицей текста, соответствующей отдельному НПП, является предложение . Ю. В. Блохин указывает, что НПП составляет смысловое содержание предложения, тогда как предложение является носителем этого содержания, средством его грамматической организации и выделения в тексте правового акта. В результате НПП выступает как цельная логико-грамматическая формула, которая не может быть раздроблена на несколько грамматических частей (предложений, фраз) даже в пределах одного акта.

Для того чтобы подтвердить либо опровергнуть это суждение, необходимо обратиться к самому понятию предложения и его значению с позиций современной науки о языке.

В русской грамматической традиции, начиная с XIX в., предложение рассматривалось большинством ученых в качестве основной синтаксической единицы. Все возможные разногласия по этому вопросу были окончательно преодолены в первой половине XX в. в трудах академика В. В. Виноградова, разработавшего учение о предложении как основной коммуникативной единице. В настоящее время предложение признается центральным объектом синтаксиса во всех современных синтаксических концепциях.

Так, известный австрийский языковед Карл Бюллер рассматривает предложение как мельчайшую самостоятельную смысловую единицу речи. Э. Бенвенист, наоборот, считает предложение конечной единицей в уровневой системе языка. В. С. Юрченко обосновывает утверждение о том, что предложение является исходной единицей языка , первичной по отношению к слову. Немецкий лингвист Й. Рис обнаружил в научной литературе около 140 различных определений предложения. Как подчеркивает К. Бюллер, такое обилие дефиниций возможно лишь для ключевых понятий какой-либо сферы. Поэтому, вероятно, справедливы слова В. А. Звегинцева: «Изучать предложение – это значит изучать язык, но и наоборот: изучать язык – это значит изучать предложение».

Итак, в современном славянском языкознании предложение рассматривается как единица и языка, и речи. На сегодняшний день синтаксическую науку отличает взгляд на предложение как на многоаспектное явление, как на комплекс нескольких относительно независимых (хотя и взаимосвязанных) устройств. Выделяют три стороны рассматриваемого явления: 1) формальную, 2) коммуникативную, 3) семантическую.

Семантическая (т. е. смысловая) структура предложения была выделена как особый научный объект сравнительно недавно – в 60-х гг. XX века. Интерес к этой проблематике был стимулирован целым рядом факторов, в первую очередь взаимодействием лингвистики с логикой, относящейся с обостренным вниманием к содержанию предложения.

Результатом такого взаимодействия явилась, в частности, концепция о теснейшем диалектическом единстве предложения и логической фразы . Под логической фразой понимают мысль , представляющую собой цельное и одновременно расчлененное отражение действительности, соотносящую с ней свое содержание, обладающую структурной независимостью и относительной законченностью мыслительного процесса и выступающую в силу этих свойств в роли единицы процесса мышления . В литературе указывается, что предложение как коммуникативная единица речи является выразителем логической фразы. Всякая логическая фраза может быть воспроизведена только с помощью предложения, и всякое предложение заключает в себе логическую фразу.

С позиции сказанного утверждение о совпадении предложения и НПП, т. е. мельчайшей смысловой единицы законодательства, представляется вполне обоснованным. Следует, однако, сделать некоторые оговорки.

Во-первых , вряд ли стоит абсолютизировать выводы какой-либо научной дисциплины (будь то логика, филология, социология или кибернетика) и полностью переносить их в теоретико-правовое исследование. Данные других наук требуют определенной обработки, осмысления, преломления применительно к предмету теории права.

Во-вторых , в настоящее время мнение о том, что предложение является не только основной, но и единственной коммуникативной единицей речи, подвергается пересмотру. Интенсивно ведется поиск единиц выше уровня предложения. К ним относят сложное синтаксическое целое, сверхфразовое единство, период, абзац, параграф, дискурс, текст и др. При этом часть ученых считают перечисленные уровни дополнительными по отношению к основному – предложению. Другие же, наоборот, утверждают, что текст членится только на группы предложений, каждое из которых не является самостоятельной единицей. Третьи указывают на то, что существует две разновидности предложений: одни могут функционировать самостоятельно и, следовательно, занимать в тексте обособленную позицию (коммуникативно сильные ), а другие – только входят в состав группы (коммуникативно слабые ).

Последнее положение заслуживает особого внимания в связи с тем, что названные два вида предложений легко обнаруживаются в тексте нормативно-правовых актов. Рассмотрим пример.

Предложение «Общественное объединение вправе не регистрироваться в органах юстиции » представляет собой самостоятельное веление законодателя, не нуждающееся ни в каких дополнениях и разъяснениях. Следующее за ним в той же части статьи предложение «В этом случае данное объединение не приобретает прав юридического лица » обладает признаками последовательности и, с лингвистической точки зрения, самостоятельным не является. Очевидно, решая вопрос о том, следует ли признать это положение закона самостоятельным НПП, нужно руководствоваться двумя критериями:

– формальный критерий : как единица речи это предложение является зависимым, его смысл не может быть понят без учета предыдущего предложения;

В соответствии с содержательным критерием мы признаем данное положение закона предписанием (есть веление – есть НПП ). Формальный же критерий позволяет говорить об относительной зависимости этого НПП от предыдущего. С. С. Алексеев называет такие НПП конкретизирующими и признает их составной частью ассоциации НПП , т. е. своеобразной комбинации НПП, связанных друг с другом по смыслу.

Таким образом, положение о том, что каждое предложение текста закона содержит НПП, может быть принято лишь с оговоркой о различной степени самостоятельности этих НПП. Часть НПП содержит «полноценные» веления законодателя, но смысл их не может быть понят без учета содержания других НПП.

Дискуссионным является также вопрос о том, следует ли считать предложение минимальной единицей текста, способной нести в себе НПП. В. М. Сырых, например, считает, что по своему словесно-логическому построению НПП может представлять собой не только отдельное предложение, но и отдельную фразу внутри предложения. П. В. Чесноков говорит о так называемом явлении присоединения, когда происходит своеобразное наслоение одного предложения на другое, одной логической фразы на другую. Такое наблюдается, например, при наличии вставочных конструкций , выражающих дополнительные замечания по поводу тех или иных частей основного предложения. Так, в ч. 1 ст. 158 УК РФ говорится: «Кража, то есть тайное хищение чужого имущества , наказывается штрафом…». В данном случае в виде вставочной конструкции (части предложения) сформулирована правовая дефиниция, которая выступает как самостоятельное НПП. Если это предложение разбить на два, смысл правовых велений не изменится: «Кража – это тайное хищение чужого имущества» и «Кража наказывается…».

Аналогичную роль (обособленных частей предложения, способных выражать отдельные НПП) выполняют, по нашему мнению, деепричастные обороты, широко используемые в декларативных НПП. Например, преамбула закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» сформулирована в виде одного предложения, но в ней могут быть обнаружены пять логически самостоятельных частей: «(1) Признавая высокую ценность для каждого человека здоровья вообще и психического здоровья в особенности; (2) учитывая, что психическое расстройство может изменять отношение человека к жизни, самому себе и обществу, а также отношение общества к человеку; (3) отмечая, что отсутствие должного законодательного регулирования психиатрической помощи может быть одной из причин использования ее в немедицинских целях…; (4) принимая во внимание необходимость реализации в законодательстве РФ признанных международным сообществом и Конституцией РФ прав и свобод человека и гражданина, (5) Верховный Совет РФ принимает настоящий Закон ».

Таким образом, утверждение о том, что в определенных случаях НПП может быть выражено частью предложения, следует признать верным.

Проведенный анализ признаков НПП позволяет сформулировать определение этого понятия. Нормативно-правовое предписание – это минимальная смысловая часть текста нормативно-правового акта, представляющая собой элементарное властное веление общего характера, обладающее формальной определенностью, цельностью и логической завершенностью .

§ 3. Типология правовых предписаний: содержательные и технико-юридические основания

Нами было показано, что, несмотря на значительный разброс мнений по вопросам о понятии и классификации НПП, в большинстве цитируемых работ высказываются определенные общие идеи. Одно из таких наиболее распространенных положений заключается в том, что понятием «НПП» охватывается весь комплекс велений законодателя, включающий в себя далеко не только ПН .

Следует оговориться, что этого мнения придерживаются отнюдь не все ученые.

Так, С. С. Алексеев, считая НПП элементом системы права, фактически приравнивает друг к другу по объему НПП и ПН и, следовательно, все положения нормативного акта рассматривает в качестве источника ПН. С этой точки зрения, к ПН нужно относить и такие правовые явления, как декларации, определения, принципы права. А поскольку они играют особую роль в правовом регулировании, автор выделяет им особое место в классификации, относя их к числу специализированных ПН общего характера (куда включает: общие закрепительные НПП, декларативные (в том числе и принципы) и дефинитивные).

В. К. Бабаев, как упоминалось выше, не является сторонником столь широкого толкования понятия ПН, определяя право как «систему исходных законодательных предписаний и развивающих их правовых норм». Однако в некоторых своих работах он также классифицирует эти правовые положения в качестве ПН и делит последние на исходные (нормы-начала, определительно-установочные, нормы-принципы, нормы-дефиниции) и нормы – правила поведения.

Г. А. Борисов, в отличие от С. С. Алексеева и В. К. Бабаева, считает НПП элементом не права, а законодательства, употребляя даже термин «предписания законодательства». Однако при этом понятие ПН в его трактовке также корреспондирует всем велениям законодателя, содержащимся в нормативном акте. ПН представляется ему, таким образом, универсальной категорией , «воплощающей все богатство интеллектуально-волевого содержания законодательной материи, задействующей не только предписания – правила поведения, но и нормативные справки, программные положения, предписания-принципы, нормативные обобщения, статутные предписания».

Аргументы участников дискуссии о понятии ПН достаточно подробно изложены в литерату ре, и каждая позиция, вероятно, имеет свои основания. Нам кажутся более убедительными доводы тех ученых, мнение которых в свое время выразил известный русский юрист Е. В. Васьковский: «Под юридической нормой в собственном смысле слова следует разуметь не всякую мысль, не всякую фразу законодателя, а только такое его веление, которое заключает в себе правило поведения, обращенное к гражданам или органам власти».

Одним из достоинств категории НПП является как раз то, что ее использование позволяет не растягивать до бесконечности рамки понятия ПН. «Нормативные предписания – это основной, ведущий элемент содержания… законодательства. …В нормативных предписаниях объективируется содержание самого права – государственная воля. И если ранее вопрос стоял о выражении в данных предписаниях содержания с элементами… структур правовых норм, то сейчас – о государственной воле, структурность которой в эти схемы уже не укладывается».

ПН выступает, таким образом, как один из видов НПП. Учитывая это, классификация НПП может быть осуществлена в двух направлениях:

2) в направлении исследования и дифференциации того массива НПП, которые не входят в понятие ПН.

Первому направлению внимание будет уделено в гл. III, в данном же параграфе следует обратиться к решению второй из поставленных задач.

Целью научного исследования данной проблемы выступает выбор наиболее удачного критерия классификации и выделение на его основе тех видов НПП, которые существуют в действующем законодательстве наряду с НПП, выражающими ПН.

Научным основанием такой классификации должно служить теоретическое представление о понятии и значении категории НПП. Последнее, повторимся, рассматривается нами как качественно своеобразное явление, находящееся как бы на стыке системы права и системы законодательства. Определяющая черта НПП – неразрывная связь содержания и формы.

Именно из этого нужно исходить при классификации НПП, т. е. критерий деления должен охватывать, в самом общем виде, совокупность содержательных и формальных отличий каждого вида НПП от основной их группы – ПН.

Следует заметить, что, классифицируя ПН по содержанию, мы, как правило, сталкиваемся и с определенными особенностями формы, а формальные особенности, в свою очередь, свидетельствуют о содержательных различиях. Это вполне закономерно с точки зрения общефилософских положений о единстве формы и содержания. Однако это правило действует не всегда. Например, закрепление правовых принципов может осуществляться путем простого перечисления их в одной статье закона или путем изложения каждого принципа в отдельной статье. Но эти отличия лишь формальные, на содержание самого принципа они никакого влияния не оказывают. Значит, здесь имеет место формальный критерий классификации. С другой стороны, если взять деление ПН на общие и специальные, то здесь может идти речь только о классификации в зависимости от содержания, потому что по форме изложения эти ПН практически ничем не отличаются друг от друга.

Таким образом, содержательные особенности не всегда влияют на форму, а особенности формы не всегда свидетельствуют о специфике содержания. При этом, классифицируя НПП, мы должны следить, чтобы содержательный и формальный критерии совпадали .

Очевидно, имеет смысл рассмотреть существующие в науке классификации НПП с данной позиции, т. е. выяснить, включают ли предлагаемые критерии деления содержательный и формальный аспекты и могут ли выделяемые на основе этих критериев виды быть взяты за основу общетеоретической классификации НПП .

Один из традиционных подходов к классификации НПП состоит в делении их на типичные и нетипичные. Основоположником этого подхода является А. В. Мицкевич, несколько иначе интерпретировал его В. М. Горшенев, концепцию которого развила в написанной под его научным руководством диссертации Т. Н. Мирошниченко. Позже анализ различных видов НПП с позиций их типичности проводил Ю. В. Блохин.

А. В. Мицкевич в качестве критерия типичности НПП рассматривает наличие у них признаков нормативности. Он указывает, что в нормативных актах «часто встречаются предписания, из текста которых нельзя бесспорно установить, применимы ли они к виду общественных отношений или только к отдельному отношению… Нормативность нетипичных предписаний не выражена в их словесной формулировке, а вытекает из того, что они связаны с действием правовых норм, сформулированных в других предписаниях, должны учитываться при применении этих норм». Примерами подобных НПП А. В. Мицкевич считает веления законодателя, предусматривающие образование единичных государственных органов, утверждение их структуры, изменение государственной границы и т. д. Таким образом, типичными НПП, по мнению автора, являются такие, которым присущи все признаки нормативности: неконкретность адресата, возможность неоднократного применения, сохранение действия, независимо от исполнения.

Этими признаками обладают ПН, которые в этом смысле и следует считать типичными НПП. Однако ученый настаивает на недопустимости отождествления типичных НПП с ПН в целом. Элементы логической структуры ПН, как правило, не содержатся целиком в одном НПП. Поэтому широкий круг НПП носит нормативный характер, не совпадая с содержанием правил поведения, с диспозицией ПН. НПП могут охватывать лишь определенные условия или последствия поведения, предусмотренного иными НПП, иногда даже содержащимися в других актах. Следовательно, говоря, что типичным НПП является ПН, «мы имеем в виду часть нормы, но такую, из которой ясно вытекает существо нормативности – возможность применения… к виду общественных отношений».

Столь подробное изложение научной позиции А. В. Мицкевича объясняется нашим стремлением продемонстрировать специфику второго подхода к проблеме, разработанного в трудах В. М. Горшенева и Т. Н. Мирошниченко. Заимствовав во многом аргументацию А. В. Мицкевича, эти авторы пришли к принципиально иным выводам.

Водоразделом между типичными и нетипичными НПП они также считают понятие ПН: «Всякая норма права есть предписание, но не каждое предписание является нормой права». Нетипичными НПП здесь признаются такие, которые «лишены традиционной логичности нормы права, не содержат или почти не содержат некоторых ее естественных элементов, в силу чего выглядят композиционно несовершенными, структурно незавершенными». Критерием отграничения нетипичных НПП признается степень их нормативности и выраженности черт, характерных для указателя правила поведения. Однако этот критерий лишь внешне напоминает аналогичный критерий, предложенный А. В. Мицкевичем. Основное отличие рассматриваемых подходов состоит в том, что А. В. Мицкевич исследует НПП как элемент системы законодательства, а В. М. Горшенев переносит его в систему права. В результате ПН, как разновидность НПП, рассматривается не в том виде, в котором она в действительности закрепляется в статьях нормативного акта, а в форме известной теоретической конструкции (гипотеза, диспозиция, санкция). Поэтому фактическим критерием типичности НПП становится наличие у него трехчленной структуры ПН. Классификация нетипичных НПП выглядит следующим образом:

1) НПП, которые чрезмерно конкретизированы, в результате чего в значительной степени теряют свой общий характер: плановые задания; рекомендации; сроки; преюдиции (Т. Н. Мирошниченко вместо сроков и преюдиций вносит в данную группу поощрения ).

3) НПП, которые не содержат правила поведения вообще: дефиниции; юридические конструкции .

Данная классификация вызывает два основных возражения:

1) Вряд ли можно считать плодотворным подход к проблеме соотношения ПН и «типичного НПП». Помести в понятие НПП в систему права и отождествив с трехчленной структурой ПН, автор сводит на нет все достоинства представления о НПП как единстве формы и содержания, живой, реально существующей частице правовой материи, непосредственно выраженной в законодательстве . Ведь доказать, что логическая структура ПН находит свое отражение в каждой статье нормативного акта, не представляется возможным, а признав наличие этой структуры у НПП, мы тем самым отрываем содержание от формы, от особенностей текстуального выражения НПП. Думается, «типичного» НПП в том виде, в котором его рассматривает В. М. Горшенев, вообще не существует, если исходить из представления о НПП как начальном элементе системы законодательства. Изучая НПП как элементарное, цельное правовое веление, выраженное в нормативном тексте, практически невозможно «растянуть» его до размеров сложной теоретической конструкции ПН. Поэтому любое НПП (в нашем понимании этой категории), взятое в отдельности, вырванное из контекста, окажется «композиционно незавершенным».

2) Вызывает сомнение и подход к понятию «типичности» НПП. В научной литературе подчеркивается, что «появление нетипичного связано в основном с процессом совершенствования данного типа явлений, возникновением в нем новых, ранее не встречавшихся (или редко встречавшихся) свойств, элементов. Если типичное – это то, что получило массовое распространение, то нетипичное – это то, что еще не стало массовым, многократно повторяющимся и находится в стадии становления». Правовые дефиниции, презумпции, фикции – достаточно распространенные правовые явления, присущие любой развитой правовой системе. Как подчеркивает К. К. Панько, многие из них образуют целые институты в различных отраслях права (институт судимости, истечения сроков давности и т. д.), поэтому не могут носить вспомогательный (субсидиарный) характер. Поэтому следует, вероятно, согласиться с С. С. Алексеевым, П. Б. Евграфовым и другими учеными в том, что выделенные В. М. Горшеневым НПП вряд ли стоит рассматривать в качестве «нетипичных».

С точки зрения массовости, распространенности освещает проблему типичности Ю. В. Блохин. Он предлагает в этой связи считать нетипичными следующие группы НПП:

1) НПП, которые отличаются от типичных по форме своего логико-грамматического выражения (НПП, изложенные в виде формул, рисунков, схем, типовых расчетов );

2) НПП, имеющие нетипичные компоненты содержания (рекомендации, нормы-примеры );

Перечисленные виды НПП (за исключением, может быть, третьей группы) действительно являются редкими, малораспространенными, нетипичными для нашего законодательства.

Представляется, однако, что классификация ни А. В. Мицкевича, ни Ю. В. Блохина не могут быть взяты за основу общетеоретической типологии НПП, несмотря на то, что критерий отграничения ПН от нетипичных НПП включает совокупность и формальных, и содержательных признаков.

Следует признать, что сам подход к классификации НПП с позиции их типичности или нетипичности представляет в связи с вышесказанным интерес, по большей части, в качестве исследования частного вопроса теории НПП. Общетеоретическая классификация НПП должна, думается, строиться на выделении типичных, наиболее распространенных их видов.

По поводу разновидностей НПП, выделенных В. М. Горшеневым (отказавшись по упомянутым причинам от термина «нетипичные НПП»), можно заметить, что подобные виды НПП, существующих в законодательстве наряду с ПН, называют и другие ученые.

Так, В. Г. Тяжкий применительно к системе трудового права, к роме ПН, выделяет группу НПП, выполняющих системосохраняющие функции:

– общие положения трудового законодательства (принципы, задачи, цели правового регулирования трудовых отношений ),

– относительно-определенные положения (типовые предписания ),

– отдельные конкретные веления (нормативные разъяснения, коллизионные НПП, дефиниции, презумпции, юридические фикции и т. д. ),

– НПП с особой формой обращения к субъектам (рекомендации ), а также некоторые другие.

А. П. Заец в подобный системосохраняющий механизм законодательства включает презумпции, фикции, преюдиции, НПП, разрешающие применение аналогии, коллизионные НПП .

В. Н. Карташов в качестве нестандартных НПП, существующих наряду с ПН, выделяет правовые принципы, цели-задачи, нормативные справки, дефиниции, нормативно-правовые рисунки, нормативные формулы и сроки .

Предлагаемые виды НПП, вероятно, следует оценить с интересующей нас позиции, а именно:

1) достаточно ли имеется оснований, чтобы считать их самостоятельным видом НПП наряду с ПН;

2) отличаются ли они от других НПП как по форме, так и по содержанию;

3) достаточно ли они распространены, типичны для всего законодательства.

В качестве условного критерия подобной типичности можно предложить, например, такую распространенность соответствующего вида НПП, при которой не составляет труда обнаружить его практически в каждом нормативно-правовом акте (или в их большинстве).

Начнем с презумпций и фикций . В юридической литературе их принято рассматривать как специфические приемы юридической техники, как НПП, в которых содержится известная доля допущения, относительность состояния, причем их условность призвана обеспечить стабильность ситуации, когда характер фактических обстоятельств, подлежащих правовой оценке, чрезвычайно неопределенен.

Классическое определение презумпции принадлежит В. К. Бабаеву. Он понимает под презумпцией «закрепленное в нормах права предположение о наличии или отсутствии юридических фактов, основанное на связи между ними и фактами наличными и подтвержденное предшествующим опытом». Существенными чертами презумпции признают то, что она является (а) вероятным предположением, (б) основанным на связи явлений в форме статистической закономерности, которое (в) выражено в законе и (г) связано с юридическими последствиями.

Под фикцией принято понимать прием юридической техники, состоящий в объявлении несуществующего положения (или отношения) существующим. Основным специфическим признаком фикций является то, что для своего объекта регулирования они вычленяют обстоятельства, которые находятся в состоянии невосполнимой неизвестности, и придают им значение юридических фактов. В отличие от презумпций они имеют намеренно деформирующий характер , который заключается: а) в искусственном уподоблении или приравнивании друг к другу таких понятий и обстоятельств, которые в действительности различны или даже противоположны; б) в признании реальными несуществующих обстоятельств и отрицании существующих; в) в признании существующими обстоятельств и ситуаций до того, как они стали существовать на самом деле.

Приведенные отличительные свойства правовых презумпций и фикций дают многим авторам основание считать их самостоятельными видами НПП. Хотелось бы, однако, не согласиться с таким мнением.

Во-первых, специфика данных правовых явлений, их отличия от ПН часто преувеличиваются в литературе. Так, неверным представляется утверждение Т. Н. Мирошниченко, будто, выражая наиболее вероятную ситуацию, правовая презумпция устанавливает , что обычным, типичным, наиболее частым порядком является такой-то и такой-то. Соответствующее веление законодателя основывается на знании определенных закономерностей, на определенном предположении, но устанавливает при этом совершенно четкое правило, «императивный момент» в котором выражен так же ярко, как и в любой ПН. Несмотря на все отличия, они остаются правилами, особыми, построенными на предположении, но все же правилами поведения. Им свойственны и признаки нормативности, и все характерные черты ПН, перечисленные В. М. Горшеневым (к роме, разве что, трехчленной структуры, о которой говорилось выше). Отличительной чертой является, пожалуй, только функция , выполняемая данными НПП и заключающаяся в обеспечении стабильности правового регулирования .

Во-вторых, по форме выражения данные НПП не имеют существенных отличий от ПН. Нельзя согласиться поэтому с предположением об отсутствии у некоторых из них гипотезы. Возьмем, к примеру, правовую фикцию, изложенную в п. 3 ст. 45 ГК РФ: «Днем смерти гражданина, объявленного умершим (гипотеза) , считается день вступления в законную силу решения суда об объявлении его умершим (диспозиция)». Внешне она не отличается от обычных НПП, выражающих ПН или части ПН, т. е. содержит правило поведения, адресованное определенным субъектам. Кроме того, тот факт, что в литературе достаточно часто обсуждаются проблемы, следует ли вообще считать то или иное НПП презумпцией (например, презумпцию невиновности), либо признакам какого явления – неопровержимой презумпции или фикции – соответствует в большей мере определенное веление, свидетельствует об отсутствии четко выраженной формальной специфики данных разновидностей НПП.

Имея же только функциональные отличия, презумпции и фикции могут претендовать на признание их отдельной разновидностью ПН, особыми элементами правовой системы в целом, но не самостоятельными видами НПП (в нашем понимании этой категории). Принципиально важно отличать НПП, выражающие ПН, специализирующиеся на выполнении определенной функции в процессе правового регулирования, от НПП, специфичных по содержанию и по форме настолько, что имеет смысл выделять их в самостоятельный вид.

Думается, не меняет ситуации подход к рассматриваемым явлениям как приемам юридической техники. Они выступают таковыми не в смысле способа формулирования государственной воли, а в смысле способа регулирования общественных отношений в определенных жизненных ситуациях. НПП же может рассматриваться в качестве технико-юридической категории именно в смысле техники формулирования отдельного веления законодателя, умения выразить в предложении нормативного текста соответствующее правовое требование. Как категории юридической техники презумпции (фикции) и НПП представл яют собой, таким обра зом, ра зноплоскостные явления: первые отражают содержательный аспект юридической техники, а вторые – формальный.

Поэтому не совсем точным представляется утверждение В. К. Бабаева о том, что существование правовых фикций и неопровержимых презумпций вызвано необходимостью придать законодательству юридическую (формальную) определенность. Определенность данные правовые явления придают не законодательству, а самому праву , указывая способы регулирования тех или иных общественных отношений. Прав в этой связи А. С. Шабуров, рассматривающий презумпции, фикции и преюдиции в качестве приема достижения формальной определенности права, правового регулирования .

Приблизительно те же аргументы можно привести по поводу сроков и преюдиций . Они имеют собственное регулятивное значение и если не содержат правила поведения, то непосредственно дополняют правило, содержащееся в другом НПП. Например, ст.82 УПК РФ содержит НПП, устанавливающее сроки хранения доказательств: «Вещественные доказательства должны храниться при уголовном деле до вступления приговора в законную силу либо до истечения срока обжалования…». Это НПП может быть рассмотрено как самостоятельное правило, адресованное лицам, отвечающим за сохранность вещественных доказательств, либо как гипотеза другой ПН, содержащая описание необходимого юридического факта. В любом случае, оснований для того, чтобы вырвать это НПП из системных связей, вывести его в отдельную группу, по нашему мнению, нет.

Именно в результате взаимодействия таких разнородных НПП создается сложная система, в которой каждое НПП «выполняет часть единой задачи, направлено на достижение единой цели, запрограммированной законодателем для всей данной группы; каждое из НПП является по своему регулятивному значению дополнением других НПП данной группы и зачастую вообще не может действовать и применяться в отрыве от них».

Вызывает сомнение и попытка Т. Н. Мирошниченко обосновать специфику преюдиции как самостоятельного вида НПП, ссылаясь на отсутствие у нее санкции. Во-первых, автор не приводит никаких аргументов, примеров, поэтому ее утверждения об отсутствии у презумпции гипотезы, а у преюдиции – санкции выглядят произвольными и бездоказательными. Во-вторых, подобные особенности могут характеризовать не только названные, но и многие другие виды НПП, поскольку в результате специализации ПН выражающие их НПП часто выступают в элементарном, «усеченном» виде и внешне в ряде случаев, казалось бы, лишены полного набора признаков ПН. В связи с этим действие одной ПН неизбежно связано с действием ряда других ПН, и потому лишь в своей совокупности, в системе ПН регулируют общественные отношения.

В целом следует заметить, что разнообразие жизненных ситуаций, подлежащих правовому регулированию, обусловливает и огромное многообразие регулирующих их ПН. Поэтому вряд ли есть необходимость излишне ограничивать это понятие, вводить его в слишком узкие рамки. Если признать, что не являются ПН фикции, презумпции, преюдиции, сроки, то почему бы не добавить к этой группе и аксиомы или другие более или менее изученные в качестве особой самостоятельной разновидности правовые веления? Возникает впечатление, что от ПН как бы отделяются, «отпочковываются» те явления, специфика функционального назначения которых более или менее исследована, выявлена в науке. Все остальное, охватываемое абстрактной формулой «правило поведения», продолжает называться «ПН». Подобный подход к понятию ПН представляется неправильным.

Думается, в принципе неверно относить к разряду НПП юридические конструкции . По определению А. Ф. Черданцева, юридическая конструкция – это идеальная модель , отражающая сложное структурное строение урегулированных правом общественных отношений, юридических фактов или их элементов. Сам В. М. Горшенев подчеркивает, что их юридическая природа устанавливается не из прямых указаний нормативно-правовых актов, а из общих положений всего права и юридической практики. НПП, наоборот, содержатся непосредственно в тексте закона, являясь его элементарными частицами. Именно поэтому С. С. Алексеев включает юридические конструкции в идеальную структуру права наряду с «логическими ПН».

Приведем пример. Типичным образцом юридической конструкции является состав преступления, т. е. законодательная модель преступления, содержащаяся в УК РФ. Как справедливо подчеркивается в литературе, наиболее полно признаки состава представлены в диспозиции инкриминируемой статьи Особенной части УК. Однако часть признаков указывается в статьях Общей части. В статьях с бланкетными и отсылочными диспозициями предполагается необходимость установления конкретных свойств посягательств на основании положений других отраслей права или статей УК. А. Н. Трайнин говорит о ситуациях, когда диспозиция бывает шире или у́же по объему, чем состав преступления, когда отдельные элементы состава переносятся в санкцию. Очевидно, что получить достаточное представление обо всех признаках такой юридической конструкции, как состав преступления, основываясь на минимальной единице текста УК, каковой является НПП, невозможно. Поэтому и отождествление двух этих понятий недопустимо.

Еще одним видом НПП, названным В. М. Горшеневым, являются плановые задания . Возможно, в настоящее время в связи с отказом от плановой экономики нормативность последних может быть поставлена под сомнение. Если обратиться к признакам нормативности, указанным, например, А. В. Мицкевичем (неконкретность адресата; возможность неоднократного применения НПП; сохранение действия НПП независимо от исполнения), то плановые задания не должны считаться нормативными, поскольку адресуются конкретным субъектам и прекращают свое действие после исполнения. В том же случае, когда план носит общий и абстрактный характер, его следует считать скорее не планом, а нормой временного действия.

Что касается рекомендаций , то тот факт, что само существование соответствующего вида ПН признается далеко не всеми учеными, наводит на мысль о нетипичном характере данного правового явления. Поэтому представляется правильным не рассматривать рекомендательные НПП в качестве одного из основных видов НПП российского законодательства.

Итак, из НПП, выделяемых учеными в качестве особых видов,

– часть в силу формальных или содержательных причин должна быть отнесена к разряду ПН (НПП со специфическими функциями: презумпции, фикции, преюдиции, сроки),

– некоторые не являются достаточно распространенными, чтобы признаваться самостоятельным, типичным видом НПП (рекомендации, плановые НПП, нормативные рисунки, формулы и т. п.).

Наибольшие сложности вызывает решение вопроса о целесообразности признания самостоятельным видом НПП велений, которые многими авторами включаются в так называемый «системосохраняющий механизм» права или законодательства. К ним относятся: оперативные (С. С. Алексеев), коллизионные (С. С. Алексеев, Н. А. Власенко; В. Г. Тяжкий, А. П. Заец), НПП, разрешающие применение аналогии (Н. А. Власенко; А. П. Заец), и некоторые другие. Вероятно, можно включить в круг рассматриваемых НПП и правотворческие , и технико-юридические , и бланкетные . Общим для всех этих видов НПП является их назначение – регулирование процесса создания, действия, изменения и отмены ПН. Предметом регулирования здесь выступают не реальные общественные отношения, а другие ПН, порядок их функционирования.

С другой стороны, эти НПП содержат конкретные правила (касающиеся создания или отмены ПН и т. д.), которые реализуются непосредственно соответствующим субъектом. Это сближает их с ПН. Сложно говорить и об определенной специфической форме, отличающей данную группу НПП от других. Все это дает основания для признания их (как и правовых презумпций и преюдиций) особой разновидностью ПН – ПН, выполняющими специфические функции.

Суммируя все сказанное по вопросу о делении НПП, хотелось бы сделать одно общее замечание, касающееся всех рассмотренных классификаций: в них отсутствует единый четкий критерий отграничения одного вида НПП от другого. Повторимся, что в основе такого критерия должны лежать отличия НПП как по форме, так и по содержанию. Из этого следует, что какого-то одного признака в данном случае недостаточно. Необходимо вывести комплексный критерий , объединяющий несколько признаков, оснований деления. Такой комплексный критерий позволит провести не классификацию, а типологию НПП, исследовать их на более высоком научном уровне. Результатом подобного исследования может стать система идеальных типов НПП, т. е. неких синтетических образов, создающих концептуальную картину изучаемого явления, учитывающую все взаимосвязи между элементами, признаками, свойствами, образующими понятие.

По нашему мнению, параметрам такой типологии соответствует предложенное Н. Н. Вопленко и А. С. Пиголкиным деление НПП на правовые декларации, дефиниции, принципы и ПН .

Во-первых, данные виды НПП называются практически всеми учеными, чьи классификации рассматривались выше, т. е. специфика их может считаться общепризнанной в научной литературе.

Во-вторых, как нам кажется, данная типология позволяет:

1) показать разнообразие правовых велений, содержащихся в действующем законодательстве;

2) излишне не детализировать, не дробить блок основных НПП, играющих решающую роль в правовом регулировании;

3) не ограничивать очень узкими рамками понятие ПН, демонстрируя богатство и разнообразие их разновидностей;

4) исследовать наиболее типичные НПП, распространенные во всех отраслях законодательства, практически в каждом нормативном акте.

В-третьих, они отличаются друг от друга сразу по нескольким критериям. Подробнее эти отличия будут рассмотрены ниже, однако простое их перечисление позволяет, очевидно, говорить о наличии искомого комплексного критерия типологии. В литературе подчеркивается, что в рамках системного подхода набор признаков и свойств, взятых для конструирования идеального типа, является не их простой совокупностью, но органическим целым, системой, где каждый признак выступает своеобразным элементом системы признаков, а их устойчивая связь образует структуру идеального типа. Представляется возможным в этой связи для каждого рассматриваемого типа НПП выявить комплекс содержательных, формальных и функциональных признаков, обусловливающих его специфику:

– степень общности;

– внутренняя структура;

2) формальные признаки:

– форма изложения;

– положение и роль в системе НПП в рамках нормативного акта;

3) функциональные признаки:

– роль в правовом регулировании;

– форма реализации.

Целью типологии является создание системного синтетического образа изучаемого объекта государственно-правовой действительности в форме системы идеальных типов. Исследование соответствующих типов НПП позволит, таким образом, представить как отдельный нормативно-правовой акт, так и все законодательство в виде целостной системы идеальных типов НПП:

– правовых деклараций;

– правовых дефиниций;

– правовых принципов;

– правовых норм.

Данная система подлежит, в свою очередь, внутренней дифференциации в связи с тем, что на фоне остальных типов и содержательно, и функционально выделяются правовые нормы. Они, безусловно, составляют основную часть всей системы законодательства и каждого отдельного нормативного акта. Правовые декларации, дефиниции и принципы по сравнению с ПН характеризуются меньшей распространенностью, а следовательно, и меньшей значимостью в процессе правового регулирования. Представляется, однако, что не следует называть их нетипичными или нестандартными НПП.

Как уже отмечалось, они встречаются в каждом или в большинстве нормативно-правовых актов и являются поэтому вполне типичными и стандартными (в отличие, например, от НПП-таблиц, рисунков, формул и т. п.). Более справедливо, вероятно, говорить не о типичности таких НПП, а об их особом вспомогательном назначении. Таким образом, система идеальных типов НПП может быть представлена следующим образом:

1) нормативно-вспомогательная часть:

– нормативно-правовые декларации;

– нормативно-правовые дефиниции;

– нормативно-правовые принципы;

2) основная часть:

– НПП, выражающие правовые нормы.

Дальнейшее исследование категории НПП целесообразно провести в направлении подробного изучения каждого его типа.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Нормативно-правовое предписание. Природа, типология, технико-юридическое оформление (М. Л. Давыдова, 2009) предоставлен нашим книжным партнёром -